Россия, которой не было - 2. Русская Атлантида - Андрей Буровский

Основой гражданственности новгородцев становится преданность не феодалу, не отвлеченной идее, а городской общине — Господину Великому Новгороду.

Новгородцы почти поголовно были грамотны. Известны надписи, сделанные мальчиком Онфимом, переписка супружеских пар. Или вот втоптанная в грязь мостовой записка, написанная на рубеже XII и XIII веков: «Я посылала к тебе трижды. Какое зло ты против меня имеешь, что в эту неделю ко мне не приходил?».

Из чего приходится сделать еще два вывода: новгородские девушки сами выбирали себе мужей. И у новгородцев не было теремов. И небо не рухнуло! Бедные московиты!

Правда, иностранцы отмечали высокую нравственность новгородских женщин. Немцы считали, что новгородки ведут себя приличнее немок, и что любвеобильным подмастерьям нечего ловить в Новгороде. Вот по поводу московиток они высказывались прямо противоположно.

Была у Новгорода и третья ужасная особенность, и состояла она в положении там церкви…

С 1156 года епископа в Новгороде стали выбирать. Вече называло трех кандидатов: наиболее авторитетных служителей церкви. Их имена записывались на пергаменте, посадник запечатывал пергамент своей печатью. Запись несли на другой берег Волхова, в Софийский собор, где шла литургия. После окончания службы слепец или ребенок брал одну из записей, и оглашалось имя, на которое пал выбор. Лишь затем выбранный епископ ехал в Киев для посвящения и рукоположения.

С 1168 году новгородский епископ стал архиепископом, и его по-прежнему выбирали. Архиепископ стоял во главе исполнительной власти Новгорода — Совета господ.

Городская казна хранилась в Святой Софии, и получается, что хранил ее архиепископ. Архиепископ ведал внешней политикой города, имел право суда, наблюдал за мерами весов, длины, объема при торговле.

Получается, что Новгород выбирал в архиепископы своего человека и относился к нему, как к должностному лицу Господина Великого Новгорода. Архиепископ меньше зависел от церковной иерархии, чем от города, и его положение очень напоминало то, которое имел епископ в городах Западной и Центральной Европы.

Вообще-то, православие всегда настаивало на том, что церковь не должна иметь светской власти, а должна жить под ее покровительством. Но в Новгороде думали иначе… примерно так же, как в Германии.

Новгородские купцы составляли артели по специальности (суконники, рыбники, хлебные) или по районам торговли (купцы заморские, купцы низовские, то есть поволжские). Общую казну, товары корпорации, книги, в которые записывались сделки, тоже хранили в церкви святого — покровителя артели.

Для архиепископа построили двор, подобный княжескому, окруженный крепостными стенами и башнями. У него было свое войско и множество слуг и работников, объединенных в артели — дружины переписчиков книг, строителей, иконописцев. Боевой клич новгородцев: «Постоим за Новгород и Святую Софию!» отражал соединение идей демократии и православия.

Впрочем, кто это придумал, что православие не может освятить демократию, противоречит ей?

Новгородские священники, дышавшие воздухом вольнолюбивого города, часто выступали против канонического византийского православия, даже оставаясь в рамках церковной догматики. Они ведь тоже были независимы от официальной церковной иерархии, ничто не мешало им думать собственной головой.

В середине XIV века Людогощинский конец Господина Великого Новгорода заказал мастеру крест. Само по себе в этом нет ничего удивительного, и мастер сделал удивительной красоты резной крест. Ставший собственностью заказчика, крест так и стал называться: Людогощинский крест. Тоже — похвально, но ничего из ряда вон выходящего.

Необычна надпись на кресте, хулящая официальную церковь. А еще необычнее то, что заканчивается надпись какой-то нечитаемой бессмыслицей. Историки весьма логично предполагали, что мастер хотел подписаться, оставить имя на своем изделии. А поскольку опасаться мести церковников у него были все основания, то подпись он зашифровал… Расшифровать абракадабру пытались множество раз.

Уже в XX веке археолог-славист И. Г. Рабинович пессимистически заметил, что, наверное, мастер хотел, чтобы его имя было понятно только Господу Богу. А спустя несколько лет Борис Александрович Рыбаков сумел расшифровать надпись, о чем есть забавный рассказ Б. Г. Федорова .

Мастера звали Яков Федосов.

И, может быть, дело не только в «поносных словах», вырезанных мастером на кресте. Церковь не только не любила и считала богохульниками своих оппонентов. Церковь требовала от автора анонимности. Средневековая норма однозначна: не возвеличивай себя — хотя бы попыткой оставить о себе память! Не гордись деянием! Твой талант, твои силы — ничто! Не ты поднялся над суетой и будничным стяжанием! Только Господь дал тебе то, чем ты воздвиг собор, совершил необычное!

И многие уходили из мира, так и не оставив памяти о совершенном. Кто он, строитель Софии Новгородской? Спаса-на-Нерли? Софии Киевской? Мы до сих пор не знаем, кто возвел Василия Блаженного. То ли два человека: Барма и Постник? То ли один — Барма Постник? Личность зодчего не интересовала летописца. Стремление оставить память о себе было грехом гордыни.

Вдумаемся: неведомый нам Яков Федосов страстно хочет оставить свой след. Ему невероятно важно, чтобы люди знали: этот крест вырезал именно он! Не Федор Иванов, не Михаил Андреев, а он, он, Яков Федосов! Это желание так сильно, что он идет на поступок, однозначно осуждаемый церковью, рискует спасением души (а атеистов не было в те дни). Из XIV века словно бы раздается крик: «Да вот он я! Вот! Это вот я сделал! Я!»

Позвольте безнадежному клерикалу верить: Господь захотел явить чудо, и крик достиг ушей потомков. Не ставши, разумеется, Богом, археолог стал орудием Провидения, и мы услышали этот крик Якова Федосова. Жаль, не удастся посмотреть, как он выглядит, поговорить с ним (по крайней мере, на Земле). Нет, но какое сильное желание выделиться, какой отчаянный, упрямый индивидуализм! Какое мощное осознание себя мастером, творцом, имеющим право требовать и властно требующим: «Люди! Послушайте меня!»

А ведь это европейское Возрождение возвеличило фигуру мастера, возвысило его над людьми, приблизило к Творцу. Это в эпоху Возрождения на место средневековых анонимов встали и Джотто, и Микеланджело, и да Винчии… Творцы русских храмов XI—XIII веков по-средневековому анонимны. Новгород и тогда выделился. Известно имя архитектора Петра, строившего в Новгороде в XII веке, но это исключение из правил. В Московии анонимность мастера остается культурной нормой и в XVI веке.

В Новгороде же от средневековых норм в культуре явственно отходят, и это никак не связано с национальностью его жителей.

А кроме того, в XIV—XV веках Новгород был рассадником ересей для всей Руси и даже, пожалуй, для всего православного мира.

В XIV веке официальную церковь очень огорчали стригольники — сторонники дьякона Никиты и брадобрея (стригольника) Карпа. Стригольники отрицали церковную и монашескую иерархию, монашество, отвергали поклонение иконам, отрицали троичность божества и божественность Христа. Были даже сверхсмелые люди, отказывавшиеся верить в бессмертие души. Даже казнь Карпа и Никиты в 1375 году не помешала ереси распространяться на многие районы Западной Руси.