Картахена - Лена Элтанг

2. В записках Петры прямо говорится, что за маркой охотились двое: капитан и его сообщник, то есть я. Поскольку себя я вычеркиваю, то остаются капитан и неизвестный блогер. В какой момент жестяной зверинец превращается в театр абсурда? В тот момент, когда у нас появляется сомнение, что марка di fatto существовала на самом деле. Пока что она присутствует в этой истории как змеиное яйцо, о котором все знают, но никто его не видел. Условная бумажка с гербом Обеих Сицилии.

Разумеется, продажа ошибки на аукционе две тысячи шестого года может быть и не связана с этой историей. Скажем, маленьких синих ошибок наберется шесть или семь, если Сицилийское королевство успело выпустить серию перед тем, как изъять марки из оборота. Например, в связи с объединением Италии. Или по какой-нибудь скучной казенной причине.

Но дело не в количестве марок, а в том, что время продажи совпадает с двумя моментами: с постройкой в «Бриатико» зимнего сада и смертью конюха. С какой стати арендатору начинать перестройку гостиницы, вызывать архитектора из столицы, заказывать травертин для террас и дорогие стекла для галереи, если он делает это на чужой земле? Это все равно что делать шелковый кошелек из уха свиньи, как сказал бы мой друг математик.

Теперь конюх. О нем я знаю немного, но факты жесткие. Осенью две тысячи шестого его подвесили на буковой ветке, это раз. Именно он приглядывал за лошадями Стефании, когда она погибла в две тысячи первом, это два. Вполне вероятно, что конюх замешан в ее убийстве и пытался угрожать своему подельнику (или заказчику?). Аверичи забеспокоился и решил, что марку носить на себе небезопасно. Тот, кто помог старухе свалиться с лошади, запросто остановит его в темном углу парка и приставит нож к горлу. Или напишет письмо в прокуратуру провинции, начнут разбирательство и, чего доброго, признают владение маркой незаконным. Спокойнее будет продать и вложить деньги в холм, тем более что греки предлагают хорошую сделку.

Вот такие ходы у белых. Про черных подумаем завтра.

Маркус посмотрел на свои блокноты, случайные листки, салфетки из траттории и прочую бумажную мелочь и с удовольствием подумал, как привезет все это домой и станет разбирать понемногу, вечер за вечером. Он никогда не ленился таскать с собой рукописи. Шесть лет тому назад, в Сорренто, не зная, куда девать четыреста страниц черновика «Паолы», которые не помещались в чемодан, он принес их в уличное кафе с грилем и предложил хозяину бросить пачку бумаг в огонь, вернее, в угли, тлеющие на жестяном поддоне. Араб поглядел на него с ужасом и замахал руками, как будто бумага с буквами отравила бы его баранину, пропахшую кумином и куркумой.

Наутро Маркусу нужно было лететь дешевым рейсом с пересадками и за лишний вес пришлось бы выложить немалые деньги. Кончилось тем, что он свернул рукопись в рулон и сунул в зарешеченную дыру в стене бакалейной лавки на виа Мури, где когда-то стояли рекламные бутылки с маслом и уксусом. Там она и теперь лежит, если не истлела.

* * *

Маркус собрал свои записи в папку, положил ее в ящик стола, взял в кармане куртки бумажник и вышел из номера. Он собирался заплатить клошару свой проигрыш, хотя понятия не имел, где в деревне можно купить ведро красной краски оттенка сангрия.

Выйдя из мотеля, он пошел в сторону площади, надеясь поспрашивать о краске у знакомого гарсона в кафе или владельца скобяной лавки на виа Пиччони. Будь у него машина, смотался бы в строительный магазин, который заметил еще в воскресенье неподалеку от дорожной развязки. Там, судя по сверкающей на крыше рекламе, можно было купить тысячу оттенков действительности.

Километров двадцать от деревни, прикинул Маркус, пешком туда никак не доберешься, а про то, чтобы краску донести, и разговора нет. Может, взять такси? Проходя мимо почты, он увидел скутер почтальонши и вспомнил, что обещал себе зайти еще разок и посмотреть, так ли она хороша, как говорит Джузеппино. Заодно и про краску можно спросить.

Зачем клошару краска цвета бычьей крови? Почему не малиновый, амарантовый или кармин? Делать нечего, я проиграл именно сангрию, и придется ее отыскать. Толкнув дверь почтовой конторы, он остановился: прохладный ветер коснулся его лица, и какая-то не слишком внятная мысль мелькнула, махнула хвостом и ушла на дно. Под потолком медленно крутился старомодный вентилятор с деревянными лопастями: сквозняк звякнул колокольчиками, подвешенными над конторкой, карта мира, закрывавшая стену, потеряла одну кнопку и теперь шевелила свободным уголком. Маркус подошел к стене, наклонился, нашел кнопку на полу и воткнул ее на место, прямо в Берингов пролив. За конторкой кашлянули, что-то упало и покатилось.

Маркус хотел было постучать пальцем по стеклу, но не смог оторвать глаз от карты и двинуться с места. В верхней части Южной Америки, недалеко от Панамского канала, темнело едва заметное пятнышко, как будто случайно чиркнули карандашом. Он подошел поближе, присмотрелся и понял, что берег принадлежит Колумбии.

Пятнышко было грязно-алым, будто подсохшая царапина, оно приходилось на зазубренный край лагуны, с одной стороны от него был Сан-Онофре, а с другой – Картахена. То, чего нет, тихо прозвенели колокольчики над конторкой. Маркус с трудом перевел дыхание. Отрывки из блога флейтиста встали у него перед глазами, осмысленные и четкие, словно нотные листы, все четыре отрывка, аккуратно процитированные Петрой.

Моим паролем станет то, чего нет!

Вот оно. В блоге говорилось, что слово для пароля флейтист нашел, когда вспомнил открытку с крестинами. Открытку, на которой нет отца. Все есть, и мать, и бабка, и священник, а отца нет. Какой же я непроходимый идиот. Девять букв, красным по белому, девять букв от носа до кормы, пять тысяч шестьсот сорок восемь миль, поплыву туда и найду своего внука. Пеникелла собирается плыть за моря, он думает, что его сын приехал из дальних краев. Он думает, что в колумбийском городе у него невестка и внук, а может, и не один. У него в Картахене семья.

И только сын Диакопи, ливийский флейтист, знает, что нет никакой Картахены. Нет и никогда не было. Деревенские разговоры, толки-перетолки в тратториях. Искажение истины, враки, мистификация, фуфло.

– Я могу воспользоваться вашим компьютером? – тихо спросил Маркус, не узнавая своего голоса. – Мне только одну вещь проверить, две минуты.

– Ради бога, – сказали из-за стекла. – Это бесплатно. За деньги только принтер.

Маркус включил допотопную громадину, терпеливо переждал мерцание и гудение, набрал адрес в поисковой строке, загрузил знакомую страницу и вбил в окошко для пароля название клошаровой лодки.

Cartagena.

Пароль неверный. Прислать вам пароль на почту?

Разочарование затопило его так быстро, что руки свело сразу обе, пальцы заныли и сжались в кулаки, как будто он хотел нанести экрану хороший хук слева. В этот раз он был почти уверен, все так внезапно сошлось, такие озарения не бывают случайными!

Некоторое время он стоял перед картой, покачиваясь с носка на пятку, чувствуя, как ветерок шевелит ему волосы на затылке. Потом вернулся к компьютеру, перестал дышать и медленно вбил в окошко новый пароль.