Семь или восемь смертей Стеллы Фортуны - Джульет Греймс

Пока Стелла вяжет, ее внуки при ней – смотрят телевизор. Она их всех обожает. Ни один малыш не помнит, какой бабушка была до Происшествия. Внуки растут в убеждении, что это нормально – иметь безумную, вооруженную вязальным крючком бабушку, которая находится в состоянии кровной вражды с собственной сестрой. Вдобавок бабушка таскает с собой в красной сумке бусы для Жирного вторника[33] и дезодоранты-стики и в любой момент может одарить этим барахлом незадачливого прохожего. Представители третьего поколения Маглиери настолько сжились с последствиями Происшествия, что даже сейчас, став взрослыми, завидуют каждому, чья бабушка вела себя иначе.

Во время мессы Стелла пытается молиться, однако слова не идут. Ни на Господе Боге, ни на Пресвятой Деве она сосредоточиться не может.

О матери она никогда не говорит. Возможно, воспоминания, самое существование Ассунты удалены хирургическим скальпелем.

Стелла больше не пьет. Врачи запретили. Впрочем, Стелле теперь пить просто не хочется. Или хочется, да она свое желание с алкоголем не ассоциирует. Поди разберись.

– Мама, ну давай тетю Тину хоть на рождественский ужин позовем, а? – просят Стеллины дети.

Наивные! Где им понять всю глубину опасности!

– Тетя Тина – завистливая, – снова и снова объясняет Стелла. Ей хочется сказать: она мое дитя погубила, она меня саму семь раз чуть не умертвила. Потому что у нее сердце злое. Нет, ничего такого Стелла не говорит – слов не находит.

Она не помнит заклинания от сглаза – в свое время не верила в его силу, потому и не удосужилась выучить наизусть; сейчас полагает, что уже поздно. Однако всякий раз при виде сестры Стелла вскидывает кулак с выставленными указательным пальцем и мизинцем – этакими рожками, которым надлежит выколоть завистнице глаза.

– Мама, перестань, – просят дети. – Это очень грубо.

Чудаки! Никогда за свою жизнь не боролись, худа не ведали! Нашли из-за чего заморачиваться – из-за грубости!

Теперь в семье на День матери два застолья устраивают. Одно, с бело-розовым тортом, в Стеллином доме, по адресу Олдер-стрит, 3. Второе – в Тинином, по адресу Олдер-стрит, 5. У Стеллы угощаются пастой, у Тины пьют кофе. Пасту стряпает Тина, которой к Стелле вход заказан; Стелла прикидывается, что знать не знает о происхождении пасты.

У Стеллы уже одиннадцать внуков. У Тины – ни одного.

Марио и Каролина Перри наведываются из Лас-Вегаса, куда они переехали, когда Марио вышел на пенсию. Но правила в семье Фортуна таковы, что чета Перри вынуждена посещать сестер по очереди.

– Пять лет прошло, а она все злится? – удивляется Каролина Перри. Сорок пять лет назад она была подружкой невесты на Стеллиной свадьбе.

– Не обращайте внимания, у мамы с головой непорядок, – объясняет Томми.

– Ах, наша Стелла, наша вечная упрямица! – Каролина хочет погладить Стеллино колено, Стелла же с улыбкой щиплет Каролину повыше локтя, да так, что Каролина визжит и отдергивает руку.

Каждое утро, в семь тридцать, Томми возит Стеллу в церковь. После мессы ведет к алтарю за причастием. Стелла послушно открывает рот, принимает облатку. С какими ощущениями она делала это раньше, когда верила, будто вкушает от плоти Господней? Этого Стелла не помнит. Вот уже много лет не ведает она и чувства легкости, которое дает исповедь.

Стелла вяжет, притом очень быстро, чтобы отогнать воспоминания, не удаленные скальпелем, и зарыть поглубже те, которые лежат теперь на поверхности, как картошка. Малютка Боб, отель в Монреале, Нино – вот от чего ей необходимо избавиться.

Покрывала и пледы буквально вылетают из ее ловких пальцев. Вещей столько, что Стелле их просто некому раздарить. Томми регулярно относит рукоделие в офис организации «Гудвилл».

– Мама, я на шерсти разорюсь скоро, – сетует он. Однако трижды в неделю везет Стеллу в специализированный магазин «Джо-Энн».

Когда вязание не помогает, Стелла берется рассказывать. Эмоции ей недоступны, так что для аудитории Стеллины истории – просто слова, не более. Возможно, таковы они и для самой Стеллы; возможно, хирурги удалили ее боль, оставив только навязчивое состояние. Этого нам знать не дано.

– Мой муж меня в медовый месяц изнасиловал, – сообщает Стелла юной парочке, завтракающей в кафе. Влюбленные ей улыбаются – Стелла не сознает, что говорит по-калабрийски.

– Тише, мама! – шипит Фредди, пытаясь увести Стеллу прочь. – Во-первых, это неправда, а во-вторых, такое чужим знать не надо.

В авгусе девяносто шестого Маглиери устроили вечеринку-сюрприз для тети Тины и дяди Рокко. В банкетный зал на Франклин-авеню Тину заманили легко: сказали, что у Энджи, внучки Франческины Карапеллуччи, будет предрожденчик. Потом еще долго семья вышучивала бедную Тину – напекла-де шесть подносов «ангельских крыльев» для собственной вечеринки, ха-ха-ха. Майки Перри, миляга, приволок фрак для дяди Рокко, а сам Рокко вообще думал, что просто подвозит жену на праздник. Когда все прояснилось, супруги Караманико оба плакали – так были растроганы.

На тот момент Стелла и Тина не оставались в одной комнате почти восемь лет. Кармело с детьми удается заманить Стеллу на Франклин-авеню – Стелле сказано, что праздник устроен в ее честь. Ее ведут к столу на возвышении, где – полвека спустя! – разместились те же самые гости (разумеется, кроме Фиореллы Мулино – читатель помнит, что она, чистая душа, умерла в двадцать шесть лет); разместились, стало быть, в том же порядке, что на Тининой свадьбе – порядок восстановлен по фотографиям. Кармело садится за стол между Стеллой и Тиной и жестикулирует энергичнее обычного – авось его безумная жена не заметит своей завидующей сестры.

Стелла все замечает и понимает, однако прикидывается облапошенной. Жаль ведь уйти с такой веселой вечеринки. Стелла отплясывает под «Pepino Suricillo» и «Танцующих утят»; хлопает в ладоши, взмахивает руками и жует куриную грудку в томатно-сырном соусе – не зря же Томми оплатил ей зубные протезы.

Она лишь старается не глядеть в сторону сестры и ее мужа-извращенца. Пятьдесят лет минуло, но Стелле отчетливо помнятся только бахвальство Рокко и его несытые взгляды. Что ж, счастливой золотой свадьбы этой парочке.

– Вместе в аду гнить будут, – бросает Стелла, когда Ричи приносит ей диетическую колу.

– Тише, мама! – шипит Ричи. – Хоть сегодня не куксись, ладно?

На следующий год золотая свадьба у Стеллы и Кармело. Для них тоже устраивают вечеринку, только куда скромнее – просто ужин в ресторане, без всяких танцев.

Каждую весну у Стеллы обострение. Именно весной, в сорок восьмом году, когда весь мир был против Стеллы, она прониклась к ребенку, которого носила под сердцем, осознала, что он – единственный ее союзник. Воспоминания о малютке Бобе не дают Стелле покоя. Необходимо выпустить пар. Дождавшись, когда Кармело уйдет к Гаю в ресторан (он там подрабатывает), Стелла хватает секатор и планомерно, методично срезает под корень высаженные мужем виноградные лозы, кусты крыжовника и даже молодое персиковое дерево.