Пламя Магдебурга - Алекс Брандт

Вокруг не было ничего, кроме мягкой, вяжущей тишины. Кленхейм замер, словно остановившееся сердце. Дома, плетеные ограды, скамейки, поленницы, жестяные колпаки на печных трубах – пройдет немного времени, и все это покроется пылью. Сквозь камни на площади прорастет трава, крыши домов прогниют и обвалятся вниз. Город сгорбится и медленно врастет в землю. Он знал, что так будет, знал, что этого не изменить. Но мысли об этом уже не печалили его. О чем печалиться? Жизнь будет идти своим чередом – так, как идет уже тысячи лет. Молодые заменят стариков, живые встанут на место умерших, прежние беды навсегда сотрутся из памяти. Разве не об этом ему говорил фон Майер за несколько дней до своей смерти? Слова советника эхом зазвучали в его голове, так отчетливо, как если бы тот шел сейчас рядом с ним.

– Когда я закрываю глаза, я вижу перед собой сожженный Магдебург, – говорил фон Майер. – Он лежит в руинах, и сухой пепел покрывает его, словно снег. Я вижу осколки зданий, которые выглядывают из-под пепла, будто стволы обломанных бурей деревьев. Я вижу, как солнце гладит своими лучами то место, где стоял когда-то великий город, и силится отыскать среди завалов следы его утраченной красоты. Но затем все меняется. Из руин появляются новые дома, прекрасные и светлые. Стены их сотканы из цветочных стеблей с золотыми бутонами, и трава, мягкая, словно ковер, покрывает скаты их крыш. Этот город похож на цветущий сад, и люди в нем поют песни, прославляющие Создателя. В этих песнях нет ни тоски, ни сожаления об утраченном, лишь радость и надежда на лучшее. Даже когда в моих глазах стоят слезы, когда мои веки смежены болью или усталостью, я вижу этот новый, цветущий город, вдыхаю его запахи, слышу его голоса. Я вижу, как он тянется ввысь, к облакам, а его очертания отражаются в спокойных и вечных водах Эльбы…

* * *

Несколько минут спустя бургомистр переступил порог своего дома. Дом показался ему очень холодным. Он принес со двора несколько березовых поленьев, разжег в камине огонь. Потом сунул руку в карман и вытащил восковые фигурки. Это были два ангела, в длинных, похожих на платья одеяниях, с руками, молитвенно сложенными на груди. Хоффман подержал их на ладони, ощущая мягкость и вес, а затем осторожно поставил на каминную полку.

Дел оставалось совсем немного. Он снова вышел на улицу и закрыл ставни на окнах. Вернувшись, снял верхнюю одежду, запер дверь на засов. Выпил на кухне воды, отломил кусок хлеба от сухого ломтя. После этого устало опустился в кресло, вытянул вперед ноги в стоптанных домашних туфлях.

Березовые поленья весело трещали в камине, огонь разгорался, и его мягкие лоскуты напоминали струящийся шелк. В этих тонких, рвущихся лоскутах ему виделись силуэты бегущих людей, и руки, простертые к небу, и падающие на землю каменные башни.

Бургомистр посмотрел на восковых ангелов. Фигурки были полупрозрачными и, казалось, излучали тепло.

Он улыбнулся им.

И закрыл глаза.

Гибель Магдебурга потрясла Европу. «Канцелярия Господа Бога» в одночасье перестала существовать, превратилась в груду развалин, в испачканное сажей пятно на географической карте. Из тридцати тысяч жителей Эльбского города лишь каждый сотый сумел дожить до конца войны.

Между тем война продолжалась. Всего через четыре месяца после магдебургского пожара объединенное войско Швеции и Саксонии наголову разгромило армию Иоганна фон Тилли в битве при Брайтенфельде[59]. Более семи тысяч имперских солдат было убито, почти стольких же взяли в плен. Грозная кайзерская армия, которая прежде не терпела ни одного крупного поражения, перестала существовать. Вся Северная Германия лежала теперь у ног победителей.

Густав Адольф двинулся дальше в земли Империи. Прошел по течению Майна на запад, захватывая крепости и города, взяв Майнц, Вюрцбург и Вормс, отбросив испанские и лотарингские отряды, стоявшие на Рейне. Весной следующего года он снова разбил имперцев в битве на реке Лех и вторгся в Баварию. Шведская армия проходила по германским землям, словно клинок сквозь живую плоть, и никто не мог остановить ее.

Что было дальше? На счастье Австрийского дома, непобедимый Северный Лев вскоре погиб в битве при Лютцене[60]. В той же битве пал и неистовый граф Паппенгейм, один из палачей Магдебурга, – погиб так, как и подобало служителю кровавого бога войны. Под ним убили семерых коней, и шесть мушкетных пуль насквозь пробили его кирасу, и только тогда он испустил дух, в самой гуще сражения, с ног до головы залитый чужой и собственной кровью.

Из тех, кто начинал эту войну, лишь немногие сумели дожить до ее окончания. Император Фердинанд умер, когда до подписания мира оставалось еще долгих одиннадцать лет. Иоганн Церклас фон Тилли скончался через две недели после битвы на Лехе – пушечное ядро раздробило ему ногу, и рана оказалась для несгибаемого старика смертельной.

Одним из тех, кто смог увидеть наступление мира, был Христиан Вильгельм, бывший магдебургский наместник. По Пражскому миру он получил от императора пожизненную пенсию и небольшой земельный удел. Пережив своих врагов и своих друзей, утратив все, чем обладал, помирившись с кайзером, против которого воевал столько лет, он умер семидесяти семи лет от роду.

Война тридцать лет шествовала по территории Германии и сопредельных стран. За ней неотступно следовали ее зловещие спутники – чума и голод. Словно огромный, чудовищный жнец, война шла по земле, и толстые снопы человеческих жизней валились к ее черным, покрытым запекшейся кровью ногам. Протестанты и католики, сильные и слабые, взрослые и дети… Никто не знает точно, сколько людей погибло от голода и болезней, во время сражений, осад и атак мародеров. Кто-то говорит, что после Тридцатилетней войны в Германии осталась лишь половина жителей, кто-то – что всего треть. Разве можно теперь сосчитать?

Город Кленхейм исчез с лица земли, словно его никогда и не было. То же самое произошло и со многими другими городами и деревнями.

Эта война не была ни первой, ни последней. И все же она осталась одной из самых страшных страниц в истории Германии.