Между прошлым и будущим - Карен Уайт

Сначала я подумала, что это письмо, о котором говорила Хелена, но ведь она сказала, что Бернадетт заставила сжечь его. На конверте были складки, как будто он был когда-то сложен вчетверо, чтобы уместиться в маленьком пространстве потайного карманчика. Я поднесла его ближе к глазам и прочитала имя адресата:

Мисс Бернадетт Жарка, остров Эдисто, штат Северная Каролина

Поднеся конверт к свету, я увидела, как пожелтели от времени бумага и трехцентовая почтовая марка. Не было ни почтового адреса, ни указания улицы. Я немного помедлила и, наконец решившись, вытащила письмо из конверта и развернула его.

На нем стояли дата – шестнадцатое июня тысяча девятьсот пятьдесят первого года, и обратный адрес – посольство Германии в Вашингтоне, округ Колумбия.

Уважаемая мисс Жарка,

Благодарим вас за письмо от 14 января 1951 года, в котором вы запросили информацию о солдате 13-й части бронетанковой дивизии Вермахта, которая летом 1944 года стояла под Будапештом.

С прискорбием сообщаю вам, что рядовой Гюнтер Ганс Рихтер из баварского города Линдау погиб при проведении военной операции во время второго наступления на Яссы и Кишинев в Румынии. К сожалению, нам ничего не известно о месте его захоронения.

Пожалуйста, обращайтесь к нам, если вам понадобится дополнительная информация.

Я даже не удосужилась рассмотреть имя и подпись чиновника, пославшего это письмо. Он представлялся мне строгим человеком в очках с металлической оправой и короткой стрижкой в армейском стиле, который даже не подозревал, что буквы, которые он печатал, могли навсегда изменить судьбу человека.

Я удивилась, почему Бернадетт так долго ждала, прежде чем направить запрос, но потом вспомнила, что Германия была оккупирована войсками союзников и посольство Германии открылось вновь лишь в начале пятидесятых годов. Я представила, с каким нетерпением она ждала восстановления дипломатических отношений между двумя странами, а потом тайком от сестры писала это письмо.

Бернадетт все знала. Она с тысяча девятьсот пятьдесят первого года знала, что Гюнтер погиб, и все же не сообщила об этом Хелене.

Я долго смотрела на письмо, и перед глазами стояла Бернадетт, пишущая запрос в посольство Германии в ожидании хороших новостей, которыми она поделилась бы с Хеленой. Она верила, что Хелена делала все возможное, чтобы найти Самюэля и Бенджамина. И когда ответ, наконец, пришел, Бернадетт научилась лгать, чтобы скрыть от сестры жестокую правду.

Сложив письмо и прижав его к сердцу, я думала о двух сестрах, каждая из которых пыталась скрыть от другой ужасную правду, зная, что иногда надежда – это все, что осталось в жизни, и потерять ее означает лишиться всякого смысла существования.

Я представила, как Бернадетт, прежде чем свести счеты с жизнью, вынимает письмо из тайника в крышке корзинки и прячет его в шкафу, а потом убирает ключ в тайник, как это делала Хелена. Как будто она хотела, чтобы его в конце концов нашел кто-нибудь другой, не Хелена. Это ведь часть истории их жизни, истории любви и стойкости перед лицом испытаний, наследие, которое они оставляют потомкам.

Мы никогда не узнаем, что случилось после того, как Гюнтер захлопнул дверцу грузовика и смотрел ему вслед, пока Хелена и Бернадетт не исчезли во тьме навсегда. Доставил ли он записку? Сумел ли предупредить обитателей монастыря об опасности? Удалось ли им воспользоваться этим предупреждением? Он любил Хелену и помог спасти жизнь Бернадетт, и Хелена считала, что он сделает все возможное, чтобы спасти маленького Самюэля и других детишек, если только ему не помешают непредвиденные обстоятельства, нарушая изначальные планы. Нам многое неизвестно, и вряд ли мы узнаем, как было на самом деле. Мертвые всегда хранят свои тайны.

Я повернулась на звук открывающейся двери и увидела Финна. В его серых глазах застыл вопрос. Он подошел ко мне, и я прильнула к нему, словно ища защиты и поддержки, все еще прижимая письмо к сердцу. Я положила голову ему на грудь и начала свой рассказ. Он гладил мои волосы, а я рассказывала ему историю о мужественной женщине с неистовым сердцем, историю любви сестер, которых не смогла разлучить даже смерть.

И где-то во тьме ночи, полной пьянящих запахов спекшейся глины и летних трав, среди криков ночных цапель и хора тысяч насекомых прозвучал стук одной захлопывающейся двери, а затем открылась другая, ведущая к новой жизни.

Я расправила юбку элегантного бордового костюма из тонкой шерсти, поглядывая на группу людей, собравшихся в музыкальной комнате и холле старого особняка. Все картины были сняты со стен, заново покрашенных в бледно-кремовый цвет, который оживил комнату и словно усилил льющийся из больших окон солнечный свет.

Финн и Джейкоб Айзексон были заняты идентификацией и внесением в каталог картин, выяснением их происхождения, чтобы вернуть семьям, которым они когда-то принадлежали. Возвращаемая собственность была лишь ничтожной частью того, что было похищено нацистами во время войны, но все же это был небольшой шаг на пути к восстановлению справедливости.

Тери Уэбер, которую экономка миссис Адлер пригласила, чтобы помочь с угощением, поставила на буфет гостиной большой поднос со своим знаменитым печеньем с шоколадной крошкой рядом с блюдом с mezeskalcs – венгерскими имбирными пряниками, которые испекли мы с Джиджи.

Тут я заметила, что Джиджи, находившаяся в музыкальной комнате, бросилась через холл к угощениям, и остановила ее, положив руку ей на плечо, когда она пробиралась сквозь толпу.

– Еще не время есть сладости. Ты же не хочешь, чтобы жирные крошки на твоих пальцах испачкали клавиши и пол? Поверь мне, уж я-то знаю, как это бывает. – Я улыбнулась. – Сейчас схожу, принесу салфетку и припрячу несколько штук для тебя.

Личико девочки просияло.

– Спасибо, Элли.

Я прижала ее к себе и обняла, закрывая глаза в благодарственной молитве. Шрамы на наших телах заживали, но, должна признаться, в глубине души я хотела, чтобы какие-то их следы остались, как шрам на пальце от падения с дерева, чтобы напоминать нам о пережитых сражениях с судьбой, из которых мы вышли победителями.

– Ты нервничаешь из-за своего выступления? – спросила я.

– Совсем чуть-чуть. Я часто выступала с танцами, но никогда не бывала на сцене одна. Правда, ты будешь рядом со мной, переворачивая ноты. Но все же это совсем другое дело, потому что играть будешь не ты, а только я, по крайней мере, в начале выступления. Ведь я сыграю четыре пьесы, а потом будешь выступать ты. – Она остановилась, чтобы перевести дух. – Скажи, а ты нервничаешь?

Я кивнула:

– Конечно. Я ведь никогда не выступала ни перед кем, кроме своих и твоих родственников.

По ее серым глазам было видно, что она успокоилась.

– Это даже хорошо, что мы нервничаем. Ведь излишней самоуверенностью Господь наделяет лишь тех, у кого недостает таланта.