Год длиною в жизнь - Елена Арсеньева

– А почему бы и нет? – усмехнулась Рита. – Мать Павла,Марина Аверьянова, – помнишь, о ней говорили, когда я была у вас в гостях? –троюродная сестра Александры Константиновны по отцу. Больше наследников уМарины нет. Фактически деньги принадлежат вам, вашей семье.

– А вашей?

– Ну, кровного родства между нами и Мариной нет, я являюсьлишь душеприказчицей. Юрский с легким сердцем и поручил нам с матерьюраспорядиться деньгами, так как знал, что мы в них не заинтересованы, поэтомуисполним свой долг перед ним.

– То есть ты не хотела бы взять деньги себе?

– Нет.

– Тогда почему молчала о них?

– Я же объяснила: забыла.

– Не понимаю, – недоверчиво проговорил Георгий. – Я непонимаю!

– Послушай, – резко сказала Рита, внезапно потеряв терпение.– Это, наверное, большие деньги, но моя семья и без них очень богата. Я –единственная наследница Ле Буа. Мне хватает денег сейчас и хватит на всю жизнь.Конечно, если бы ко мне приставали с ножом к горлу – возьмите, возьмите деньгиЮрского! – я бы, пожалуй, взяла, но только в таком случае. Наследник от кладаотказался, и я пальцем не шевельну, чтобы отыскать его. Твоя любовь значит дляменя гораздо больше, чем все деньги на свете.

– Тогда, получается, – возбужденно проговорил Георгий, –деньги в самом деле мои, и я могу делать с ними все, что захочу?

У Риты стало холодно в груди. Показалось, там пробили дыру,в которую подул студеный ветер – куда более студеный, чем тот, который дует наулице. Ветер вселенской пустоты и одиночества. Она сказала Георгию о любви, аон ей – о деньгах.

– Конечно. Ты можешь делать с ними все, что хочешь.

Глаза Георгия сияли.

– Как ты думаешь, сколько их там? – спросил он таинственнымшепотом.

– Не знаю. Достанешь – увидишь. Когда мы сможем уехать вгород?

У него стал смущенный вид.

– Да хоть сейчас.

– Каким образом? Вроде бы автобус до станции проходит тольковечером.

– Ну… дядя Коля еще не уехал.

Рита опустила голову.

Значит, Монахин поручил Георгию выспросить все у Риты какможно скорей. Нет, здесь более употребимо слово – допросить. Учитывая, что отецГеоргия трудился в НКВД, Монахин надеялся, что наследственные чертывозобладают. Ну, он не ошибся. Георгий ее в самом деле допросил…

Но кое-чего Монахин все же не предусмотрел. Ее реакции.

– Георгий, знаешь, что? Я с вами не поеду.

– Как это?

Он хлопнул глазами, будто ошарашенный мальчишка.

– Не поеду, и все.

– Почему?!

Рита чуть не брякнула: «По кочану!» Фразочку она подцепилаот Георгия, и оба страшно хохотали, когда она так говорила. Но сейчас сказатьтак было нельзя. Смешные слова принадлежали прошлому, которое внезапнокончилось.

– Тогда и я не поеду.

– Нет, ты поедешь. А я заночую здесь и вернусь в Энскзавтра. Надеюсь, твой отчим не будет возражать, если я проведу в его доме ещеодну ночь? А если нельзя, я попрошусь переночевать к Антонине Ивановне.

– Да какая муха тебя укусила? – начал злиться Георгий. – Чтослучилось?

– Ничего. Уезжай. Уезжай поскорей! Отчим ждет.

– Нет, погоди… – медленно проговорил Георгий. – Я понял! Этоиз-за денег, да?

– Что – из-за денег?

– Ну, ты так разозлилась на меня. Ты была совершеннонормальная, пока мы не заговорили о деньгах. Ты не хотела о них говорить?Хотела скрыть? А теперь сказала – и тебе стало их жалко? Так? Я правильнопонял?

– Ты спятил? – неловко выговорила Рита. – Я же сразусказала, что они мне не нужны.

– Я тебе не верю. Ты стала другая, как только о них зашелразговор. Все дело в деньгах.

Рита сморщилась. У нее стало кисло во рту. Этот противныйборщ… Зачем она его ела?

– Георгий, знаешь, я пойду лягу. Мне нехорошо. У меня вживоте что-то… Я не могу больше говорить.

– Нет, погоди. Ты не прячься за свой живот, за ребенка! Мыдолжны выяснить раз и навсегда, что главное в наших отношениях, любовь или…

Он не договорил.

Рита опрометью ринулась из комнаты на кухню, споткнулась напороге, упала на колени, громко охнув, но все же смогла подняться и добежать домусорного ведра прежде, чем ее вырвало.

Давно ей не было так плохо. Она корчилась, испускаянадсадные стоны, беспрестанно вытирала рот кухонным полотенцем. Но от негопахло гарью, жиром, и от запаха ее выворачивало все сильнее, а она никак немогла сообразить, что нужно всего лишь отбросить полотенце. Ломило согнутуюспину, а уж как ломило живот!

Он сказал: не прячься за свой живот…

Наконец, извергнув из себя, показалось, не только содержимоежелудка, но и сам желудок, Рита кое-как разогнулась. Краем глаза поймала восколке зеркала, висевшем над умывальником, свое отражение: землистое лицо,заплывшие глаза, мокрые губы…

Закрыла лицо руками, но тотчас снова скорчилась – такая больпронзила тело. Чудилось, все нутро отрывается, вырывается из нее наружу.

– Что случилось, Рита? Да говори же, что случилось?!

Она не могла говорить, не могла стоять, не могла дышать отболи…

…Красные герани сыпались на сцену со всех сторон, а Сашенькасвой цветок бросить не успела. Никак не могла развернуть бумагу, в которую егозакутала. И упустила минутку, и пропала геранька, пропала… Ее Клара отняла,воткнула в прическу, будто какая-нибудь провинциальная Кармен…

Она жалобно всхлипнула.