Год длиною в жизнь - Елена Арсеньева

– Ну что ты! Нет, конечно. Когда осенью семнадцатого годасюда пришли анархисты и убили Настену, первую жену Шурки Русанова, его отсюдаувезли и никаких вещей забрать не дали. Да ему и не до вещей было, он тогдачуть с ума от горя не сошел. И дом сразу разграбили анархисты, крестьяне,какие-то прохожие-проезжие… С тех пор он так и стоял пустой, заброшенный,ветшая год от года. Сад одичал и зарос, пруд замшел и обмелел так, что дажеследа от него не найдешь.

– А ваша семья никогда не пыталась восстановить правасобственности?

– Ты смеешься, что ли? Это право было у Олимпиады НиколаевныПонизовской до семнадцатого года, а потом – какое могло быть право? Все жнационализировали, все стало принадлежать народу.

– Ты имеешь в виду, никому не стало принадлежать?

– Не говори так. И вообще, это просто никому не нужноестроение, которое имело моральную ценность только для нашей семьи, а для других– никакой. Понятно, почему государство не тратилось на его восстановление.

Рита молча кивнула. Ей было не слишком понятно, но оназнала, что не нужно спрашивать. Успела узнать! Казалось, невозможно людям бытьближе, чем они с Георгием, а все же остается много такого, о чем лучше неговорить. Потому что невозможно быть более разными, чем они с Георгием…

– Какая была, наверное, красивая комната, – перевела онаразговор, входя в другое помещение. – Какой прекрасный отсюда открывался вид насад, на подъездную дорогу! Здесь находилась гостиная, я думаю?

– Наверное.

– Смотри, – Рита нагнулась. – Здесь стреляли. Стенапродырявлена пулями. До сих пор видно. Может быть, здесь застрелили ту Настену,о которой ты говорил?

– Нет, ее утопили.

– Господи, какое зверство! Но за что, почему?!

– Ну, может, было за что. А может, и не было. У нас о нейпочти ничего не знают. – Георгий подошел к окну, выглянул, стараясь наоблокачиваться на изъеденный плесенью подоконник. – Шурка Русанов что-то Любе,своей второй жене, рассказал, что-то сестре. А баба Саша видела Настену.Говорит, была очень красивая. Такая настоящая русская красавица, сильная,высокая, Шурка ей едва до плеча доставал.

И он оглянулся на Риту с забавным выражением, смерил еевзглядом.

– Ладно тебе, – смущенно сказала она. – Нечего все времянамекать на мой слишком высокий рост.

– Да нет, я намекаю на мой – слишком низкий.

Георгий обнял ее. Теперь, когда Рита перестала носить туфлина высоких каблуках, они были вровень. А если стояла босиком рядом с нимобутым, то вообще была ниже. И хватит про рост!

– Ну что, пошли отсюда? Обедать скоро. А нам еще идти даидти.

– Обедать – это хорошо… – протянула Рита. – Знаешь, онабудет ужасная обжора, наша девчонка. Мне все время хочется есть. Или всепотому, что Антонина Ивановна так замечательно готовит? Мне кажется, я никогдане ела таких вкусных пирожков. Впрочем, я вообще раньше не ела пирожков. ВПариже их как-то не слишком много. Там все больше пирожные.

Они выбрались из старого господского дома и через заглохшийсад – мокрый, побитый сентябрьским неуемным ветром, с яблонями и грушами,которые давно одичали и перестали плодоносить, – вышли к дороге, ведущей вДоримедонтово.

Три года назад Николай Тихонович купил там большойпятистенный дом, который стал для Монахиных-Аксаковых чем-то вроде дачи. Сюдаприезжали отдыхать. Сажать в огороде ничего не сажали, и деревенские сначаласмотрели на бездельников-горожан как на дикарей каких-то, а потом отстали.Семья Героя Советского Союза, что с них возьмешь. Обычно в Доримедонтово ездиликруглый год – в любое время, как фантазия взбредет. Но с тех пор как в одинавгустовский день сюда уехали Рита и Георгий, никто из семьи в Доримедонтовобольше не наведывался. Необитаемый остров продолжал оставаться необитаемым. Ониобщались только с молчаливой соседкой, Антониной Ивановной, которая топила импечь, убирала в доме, покупала продукты и готовила из них. В деревне почти неосталось жителей, а те, что остались, – старики, которым ни до чего и ни докого не было дела.

Рита старалась не думать, что эта идиллия, эта, можносказать, пастораль рано или поздно должна закончиться. Может быть, в Энске ужеразыскали ее пропавшие документы. Через месяц закончится виза. Если паспорт таки не нашли, нужно начинать хлопотать о новом. А она тут, в какой-то глухой,серой от дождей, золотой от осенней листвы деревне, занята только своейлюбовью, своим счастьем. И чудится, весь мир не просто далеко – его вообще несуществует.

Но он где-то есть, и скоро он их позовет.

«Мне нужно поговорить с Георгием до отъезда, – думала она икаждый день собиралась начать трудный разговор. – Нужно… Завтра! Обязательнозавтра!»

Завтра наступало – и превращалось во вчера. А Рита все неотваживалась заговорить о будущем.

То есть для Георгия никаких проблем будущего несуществовало. Он совершенно четко изложил Рите свою программу: она принимаетсоветское гражданство и выходит за него замуж. Мещанские предрассудки проразницу в возрасте – не для них. Если родственники будут против, они просто-напростоснимут квартиру и будут жить отдельно. Хотя, когда родится ребенок, помощьбабок не повредит, конечно. Но к тому времени и баба Саша, и Ольга Дмитриевна,конечно, угомонятся. Да все уладится, Рита, не волнуйся!

Рита молча смотрела на человека, который заслонил для неевесь мир, и поражалась тому, насколько чуждо ему какое-то предвидение,насколько он еще по-детски слеп к окружающему. Сунул голову в песок – и уверен,что враждебного мира не существует. Он один такой или это вообще мужская черта?Как выяснилось, она совершенно не знала мужчин… Неужели они все так бесшабашны,безрассудны, безответственны, неосторожны, нерасчетливы, беззаботны, какГеоргий? Но как же она будет жить с этим взрослым ребенком?!