Восемнадцать лет. Записки арестанта сталинских тюрем и лагерей - Дмитрий Евгеньевич Сагайдак

Так за годом год служили они нам «верой и правдой» до полного износа. Были случаи, когда мы становились собственниками тюфячного мешка, подушечной наволочки и суконного одеяла. Но это, наряду с появлением какого-то комфорта, доставляло и ряд забот, в большинстве случаев трудно преодолимых. Тюфячный мешок нужно было чем-то набить, но как говорилось ранее, организованный подвоз опилок для этих целей нас не устраивал, так как они всегда были мокрыми, вперемешку со снегом. Набитый ими мешок нужно было долго сушить собственным телом, а это неприятно и опасно для здоровья. Лучший вариант — это достать стружки, но стоимость её котировалась баснословно высоко — нужно было отдать четыре-пять паек хлеба. А чем жить? Ведь хлеб — это всё! На баланде и черпачке овсянки далеко не уедешь!

Но даже тогда, когда удавалось преодолеть все эти барьеры, собственность продолжала отравлять жизнь. Приходилось ежедневно трястись над тем, что, придя в барак с работы, от твоего «спального гарнитура» останутся лишь голые нары, а тюфяк, подушку и одеяло «уведут». И «уводили». А после этого ты уже «промотчик». Слово-то какое броское и вместительное.

Приходилось читать и слышать, что проматывали поместья, наследства, целые состояния, но не свою же постель! (Правда, были случаи, что постель просто пропивали.) А тут «промотчик»! Прощайся теперь с обмундированием первого срока — тебе теперь его не дадут.

Вот тебе и комфорт! Нет уж, лучше подальше от него. То ли дело нары! Их не уволокут!

* * *

Переход на новое социальное положение взвалил на плечи заботы о многом. Перечень необходимого для новой жизни рос, как снежный ком, перечислять всё не берусь даже и сейчас.

А много всё же необходимо человеку! Без помощи семьи мне на сборы вряд ли хватило бы и месяца, — ведь всё нужно продумать, всё предусмотреть, достать, сложить.

Наконец, два чемодана закрыты, рюкзак завязан. Всё готово к отъезду. Думаю, что эти сборы мало чем отличались от сборов при переезде на дачу. Но всё это проходило когда-то стороной. Моё дело сводилось к обеспечению грузовиком, переноской вещей, расстановкой их на даче, а всё остальное ложилось на плечи жены.

С последней электричкой, в два часа ночи, приехал в город Александров и до пяти часов утра торчал на вокзале в ожидании поезда. От вещей уйти нельзя, камеры хранения нет, зал битком набит людьми, что селёдками в бочке.

В четыре часа утра из зала всех ожидания всех выгнали — началась уборка вокзала. В пять утра подошёл поезд. Места берутся с боем. В вагоне темно.

Только в начале седьмого приехал на станцию «Красный Октябрь». Всю дорогу от Москвы бодрс твовал. Восемь часов понадобилось для преодоления ста сорока четырёх километров. И это под Москвой!

На каждой станции и полустанке слышались истошные крики и вопли людей, «проворонивших» свои чемоданы, сундучки, мешки и узлы. Мародёрство на железной дороге приняло угрожающие размеры. Грабили открыто, как говорят, прямо на людях — с финками и даже с пистолетами в руках, забирали немудрящий багаж, а сопротивляющихся выбрасывали из вагонов на полном ходу поезда.

От станции до заводского посёлка шагал со своим грузом больше двух часов, проклиная и чемоданы, и рюкзак.

Наконец, добрался до общежития. Комната на втором этаже — узкая и длинная как гроб. С левой стороны от входа — плита, рядом — табуретка с бачком для воды и какой-то канцелярский шкаф, занимающий пол-стены, прямо против двери, у окна — большой квадратный с тол с двумя расшатанными стульями. По правой стороне — кровать с рваной и ржавой сеткой.

Сутки ушли на устройство. Набил матрац стружками, собрал в лесу сучьев и хворосту. Плита дымит и обогревает соседнюю комнату. Наносил в бачок воды из колонки (колонка в полкилометре от общежития). Вымыл пол. Вечером справлял новоселье — пил кипяток с солью и кусочком чёрного хлеба.

Первая ночь прошла благополучно, если не считать, что полученные мною «хоромы» не отличались особой герметичностью и к утру поверх одеяла пришлось накрыться своим кожаным пальто. Подумалось: а что будет зимой? Нужно позаботиться о дровах. Выручил комендант, направив на другой конец посёлка. Там были свалены трёхметровые берёзовые хлысты. После работы приволок к общежитию два из них. У девчат достал поперечную пилу и колун.

— Поможем нашему инженеру напилить дров, может, приголубит, — смеясь и подталкивая подругу, сказала черноглазая, с большой копной волос девушка-прессовщица.

— Ой, Клавка, что за язык у тебя, словно помело! Давай-ка, инженер, пилу, распилим сами! Давай, давай!

И распилили. Это произошло поздно вечером, после работы. А утром началась моя трудовая деятельность в прессовом цехе.

В мои обязанности входило вначале ознакомиться с производством, людьми, а потом совершенствовать технологию, осваивать новые штампы.

И пошли дни за днями — не похожие один на другой. Как и следовало ожидать, технология меня не заинтриговала и потому, что дело для меня оказалось совершенно новым, и потому, что я механик по образованию и, очевидно, по призванию.

Меня заинтересовал сам процесс, конструкции приспособлений, штампов, транспортных устройств, организация производства в целом.

Очевидно, новому человеку бросаются в глаза такие вещи, с которыми свыклись старожилы и которых они просто не замечают. Так получилось и со мной. Никаких Америк я не открывал, да и открыть не мог, просто заметил то, что людям давно примелькалось, вошло в привычку.

Уже через неделю или через две я робко предложил начальнику цеха Полозову изменить раскрой металла для штамповки одного изделия, что обещало экономию цветного металла.

Полозов, в прошлом сам прессовщик, потом мастер, а во время войны ставший начальником цеха, считал, что этими делами должны заниматься инженеры. Недостаточная общая грамотность и отсутствие технических знаний не позволяли ему самостоятельно решать теоретические, чисто инженерные вопросы. Учиться он считал для себя поздновато, человек на возрасте, считал, что на его век хватит тех практических знаний, что он накопил за несколько десятков лет работы на заводе. Цех при нём работает неплохо, план ежемесячно выполняется, чего же, собственно говоря, ещё нужно? Пусть поработает молодёжь.

Люди его уважали, работницы за глаза называли «папашей» или «батей».

Инженеров он уважал, прислушивался к ним, а инженеры дорожили его многолетним опытом и так же относились к нему с должным вниманием и предупредительностью.

Моё предложение ему понравилось как по существу, так и по форме.

— Сразу видно человека — не в БРИз побежал, а пришёл посоветоваться со стариком. Что же, дело предлагаете! Только у нас любые изменения вводятся лишь после утверждения техническим