Гедеон - Расселл Эндрюс

«Работа закончена?» Именно с этого вопроса Линдсей Огмон начал разговор по телефону.

Нет, работа еще не закончена. Она только начинается.

Лорд Линдсей Огмон был весьма доволен собой. Утреннее взвешивание показало, что по сравнению с прошлой неделей он потерял около полутора килограммов. Огмон никогда особо не страдал от лишнего веса, просто в последнее время чуть-чуть расплылся, потому и решил, что немного режима и правильного образа жизни не помешает. Он поставил довольно скромную цель — сбросить килограммов пять-шесть за месяц. Лорду осталось еще граммов пятьсот до заветной цифры, но он уже чувствовал себя необычайно подтянутым и энергичным. И это только начало полосы везения! Звонил его агент по покупке и продаже произведений искусства, сообщил, что им удалось сорвать планы некого дельца из Сохо и приобрести Пикассо, о котором мечтал Огмон. «Женщину у зеркала», один из трех вариантов картины, написанных великим мастером. Люди Огмона купили шедевр за полтора миллиона. Делец не знал, что два других полотна из той же серии собираются выставить на аукционе «Сотбис». После тщательного изучения потенциальных покупателей Огмон понял, что через день после покупки он сможет перепродать свое новое приобретение почти за шесть миллионов. На какой-то миг, во время телефонного разговора с агентом, Огмону захотелось оставить великолепное полотно себе. Картина ему действительно нравилась. Но мысль о том, что он учетверит вложенные деньги, казалась куда привлекательнее. Лорд Огмон всегда был уверен, что жизнь — это бизнес. Он получит гораздо больше удовольствия от выгодной продажи шедевра, чем от ежедневного созерцания этой красоты.

Разумеется, телефонные звонки, которые поступали целый день, ничуть не умаляли его радость.

Два из них он вспоминал с особым удовольствием. Первый был от руководителя избирательной кампании Уолтера Чалмерса.

— У меня просто нет слов, — сообщил поденщик от политики Огмону, тщательно подбирая фразы, чтобы не обидеть. Он пришел из средств массовой информации и наверняка опять туда вернется. А это значит, что в один прекрасный день он обратится к Огмону, клянча работу. — Надеюсь, это была просто поддержка демократов перед съездом. А когда начнется настоящая гонка, вы по-прежнему будете за нашего кандидата, на что, собственно, мы и рассчитываем.

— Мне, конечно, жаль рушить ваши надежды, — ответил Огмон, — но если вы на самом деле так думаете, то, боюсь, у вас вместо мозгов дерьмо.

Второй звонок принес еще больше удовлетворения. Звонил сам сенатор от штата Вайоминг.

— Линдсей, — начал Чалмерс, — могу ли я говорить с привычной откровенностью?

— Несомненно, — сказал Огмон.

— Тогда, мать твою, что ты делаешь?

— Поддерживаю победителя, Уолтер. Как обычно.

— Ты поддерживаешь чертову феминистку левого толка, у которой сиськи больше, чем мозги!

— На твоем месте я был бы поосторожнее с высказываниями, Уолтер. В конце концов, я журналист, а мы не договаривались, что этот разговор не для печати.

— Какой ты, на хрен, журналист! Гребаный двуличный сукин сын, вот ты кто! Только не могу понять почему.

— Я восхищаюсь тобой, Уолтер. Честно. Но ты динозавр, со всеми вытекающими последствиями. Твой крошечный умишко не в силах понять, что подобные тебе — на грани исчезновения. Ты никогда не сможешь выиграть. А миссис Адамсон сможет. И даже более того. Я сделаю все возможное, чтобы она победила.

— Ты не посмеешь, черт подери!

— Мы еще поговорим, Уолтер. Желаю тебе всего самого наилучшего. Правда.

Вскоре после этого с ним связался секретарь, взволнованно сообщив, что звонит миссис Адамсон. Лорд Огмон согласился ответить и нажал на кнопку одной из четырех телефонных линий, к которым был подсоединен его аппарат.

— Доброе утро, дорогая, — поприветствовал Огмон Элизабет. — Надеюсь, тебе понравилось то, что ты прочитала сегодняшним утром.

— И даже более того, — ответила та. — Я просто ошеломлена.

— Ну, я бы сказал, твое мужество вдохновляет всех нас.

— Спасибо. А уже есть какие-либо отклики?

— Основная реакция — потрясение, а от одного или двух источников даже враждебность. А что слышно с твоей стороны?

— Большинство людей взволновано. И конечно, удивлено. Я только что подготовила заявление — уверена, оно станет главной новостью дня — о том, что, хотя моя скорбь слишком велика для того, чтобы даже думать о президентской гонке, статья не просто польстила самолюбию, а вдохновила меня. И если американский народ хочет, чтобы я продолжила дело мужа, мне придется пойти на это.

— Значит, никаких возражений?

— Почти нет. Необыкновенная поддержка. Хотя был один странный звонок от Бикфорда.

— И что он сказал?

— Да ничего особенного. Просто вел себя как-то необычно. Словно почувствовал, что им манипулируют.

— Вполне возможно.

— Знаешь, он ведь не дурак.

— Но не представляет никакой опасности.

— Да, наверное, — произнесла Элизабет и замолкла.

Уловив некоторое замешательство, лорд Огмон осведомился:

— Что-то случилось? Говори, не бойся, ты ведь знаешь, мы можем обсуждать абсолютно любые темы.

— Просто я хочу быть уверена, что все под контролем. И не возникнет никаких неожиданностей.

— С минуты на минуту мне должен позвонить один из моих сотрудников. После его звонка можно будет ничего не бояться.

— Сообщишь, когда он позвонит?

— Разумеется.

Элизабет снова погрузилась в молчание. На сей раз Огмон не стал его прерывать. Когда она заговорила, ее голос был тоскливым и далеким.

— Я и представить не могла, что он способен на такое. Думала, что он поступит логично. Уйдет в отставку.

— Да, конечно, — ответил Огмон. — Его смерть не входила в наши намерения.

— Мы могли бы жить дальше. Вполне благополучно. Со временем он бы понял, что все это… наше предложение… только к лучшему.

— Все к лучшему, Элизабет. Даже не сомневайся.

— Он покончил с собой потому, что знал. Я заметила, как он смотрел на меня тем утром. Он знал.

— Он был слабым. И проявил слабость. А ты докажешь свою силу.

— Спасибо тебе, Линдсей, — сказала она и, чуть помешкав, добавила: — За все.

— Нет, моя дорогая, — ответил он без промедления. — Вернее, пусть я первым произнесу это, госпожа президент. Спасибо вам.

Из репортажа Эй-эн-эн с правительственных похорон президента Томаса Адамсона:

Джон Барроуз, телекомментатор: Величественное и печальное зрелище. Всплеск любви и стон всеобщего отчаяния. Это не только возможность произнести слова прощания и попытка смириться с почти невосполнимой утратой, но и утверждение того, что жизнь продолжается, а человечество, общественные институты и правительства должны развиваться и процветать. Здесь, возле собора Святого Стефана в Вашингтоне, смешались почти все эмоции; редкие улыбки сверкают сквозь слезы. В этот печальный день можно говорить всего лишь о двух неопровержимых фактах. Первый из них: три четверти миллиона людей — некоторые утверждают, что миллион, — уже собрались, наводнив улицы от ступеней храма до Арлингтонского кладбища, чтобы отдать дань уважения одному из самых популярных президентов столетия и попрощаться с ним. Второй факт: на наших глазах рождается новая, необычная политическая история, больше похожая на сюжет мелодрамы, чем на какой-либо реальный политический сценарий из прошлого.