Карл Маркс. История жизни - Франц Меринг

что с подобной армией нельзя вести наступательную войну». И еще 11 июня он вновь писал: «Ополченцы будут в этой войне столь же опасны для Пруссии, как в 1806 г. поляки, которые тоже составляли более трети армии и развалили всю армию. Разница только та, что ополченцы, вместо того чтобы разбрестись, начнут бунтовать после поражения». Это было написано за три недели до Кёнигреца.

Кёнигрец рассеял весь туман, и уже через день после битвы Энгельс писал: «Как тебе нравятся пруссаки? Использование успехов проведено было с огромной энергией. Прямо небывалый случай, чтобы такая решительная битва закончилась в течение восьми часов; при других обстоятельствах она длилась бы два дня. Но игольчатое ружье — действительно страшное оружие, и к тому же эти молодцы сражались с отвагой, редко наблюдаемой у таких войск мирного времени». Энгельс и Маркс могли ошибаться и часто ошибались, но они не противились признанию того, что приносило события. Прусская победа стала им поперек горла, но они не давились ею, проявляя беспомощность. Энгельс, которому принадлежало руководство в этом вопросе, резюмировал 25 июля положение в следующих словах: «Происходящее в Германии кажется мне теперь довольно простым. С той минуты, как Бисмарк привел в исполнение план мелкой немецкой буржуазии с помощью прусской армии и добился такого колоссального успеха, развитие событий в Германии пошло столь решительно в буржуазном направлении, что нам остается вместе с другими признать свершившийся факт, как бы мы сами к нему ни относились… Хорошо в этом то, что положение упрощается и революция становится более легкой; засилие небольших столиц уничтожается и, во всяком случае, ускоряется развитие событий. В конце концов, германский парламент — нечто совершенно другое, чем прусская камера. Вся мелкогосударственность будет вовлечена в движение, прекратится наихудший сепаратизм, и партии станут действительно национальными, вместо того чтобы оставаться чисто местными». На это Маркс ответил два дня спустя с сухим равнодушием: «Я вполне разделяю твое мнение, что нужно смотреть прямо в глаза этой пакости. Но приятно быть самому подальше в этот медовый месяц первой любви».

Одновременно с этим Энгельс писал в неодобрительном тоне, что «брат Либкнехт вдается в фанатическое австриячество»; очевидно, это он автор «неистовой корреспонденции из Лейпцига» во «Франкфуртской газете»; эта «поедавшая монархов» газета дошла до того, что ставит в упрек Пруссии ее позорное обращение с «почтенным гессенским курфюрстом» и заступается за бедного слепого вельфа. Швейцер, напротив того, высказался в Берлине по тем же основаниям и в тех же словах так, как и Маркс и Энгельс в Лондоне; и за эту «оппортунистскую» политику несчастный Швейцер вызывает до сих пор нравственное возмущение претенциозных государственных деятелей, которые хотя и не понимают Маркса и Энгельса, но все же поклоняются им.

Женевский конгресс

Против всех намерений первый конгресс Интернационала еще не состоялся, когда битва при Кёнигреце решила участь Германии. Его пришлось еще раз отложить на сентябрь, хотя второй год существования нового союза принес ему несравненно более быстрый подъем, чем первый.

На континенте Женева стала выдвигаться как важный центр союза; там образовались как романская, так и немецкая секции, создавшие свои собственные партийные органы. Органом германской секции был «Вестник», ежемесячник, основанный и руководимый старым Беккером; его шесть годов являются до сих пор важнейшим источником для истории Интернационала. «Вестник» стал выходить с января 1866 г. и называл себя «центральным органом секции немецкого языка», так как к Женеве тяготели и германские члены Интернационала: германские законы мешали образованию секций в самой Германии. По тем же основаниям и романская секция в Женеве распространяла свое влияние вглубь Франции.

И в Бельгии тоже основана была собственная газета, «Народная трибуна», которую Маркс признавал таким же официальным органом Интернационала, как и обе женевские газеты. Он не причислял, однако, к партийным органам одну или несколько газеток, издававшихся в Париже и отстаивавших по-своему интересы рабочих, хотя дело пошло на лад и во Франции; но там оно скорее вспыхивало мелькающим огоньком, а не горело ровным пламенем очага. При полном отсутствии свободы печати и собраний трудно было создавать настоящие центры движения, а двусмысленное терпимое отношение со стороны бонапартовской полиции действовало скорее усыпляющим, чем ободряющим образом на энергию рабочих. И сильно распространенный прудонизм не был приспособлен к тому, чтобы поднять организаторские силы пролетариата.

Особенно шумно проявлялся прудонизм в «молодой Франции», проживавшей в Брюсселе или в Лондоне на положении эмигрантов. В феврале 1866 г. образовавшаяся в Лондоне французская секция вела резкую оппозицию против генерального совета за то, что он включил в программу женевского конгресса также и польский вопрос. Как можно думать о том, спрашивала она в духе Прудона, чтобы ослаблять влияние России посредством восстановления Польши, в тот момент, когда Россия освободила своих крепостных, а польская знать и духовенство все время отказываются предоставить свободу своим крепостным. Также и при начале немецкой войны французские члены Интернационала вели бесполезные споры с генеральным советом, доказывая, со своим «прудонистским штирнерианством», как выразился про них Маркс, что все национальности устарели и должны распасться на маленькие «группы», которые, в свою очередь, образуют «союз», но не государство. «И эта „индивидуализация“ человечества с сопровождающим ее „мутуализмом“ осуществится благодаря тому, что история во всех странах прекратится и весь свет будет ждать, пока люди не созреют для социальной революции. Тогда они сначала произведут такой опыт, а весь остальной мир, побежденный силой примера, пойдет по их следам». Такие насмешки Маркс направлял также и против своих «добрых друзей», Лафарга и Лонге, которые позднее сделались его зятьями, но вначале очень его злили, как «правоверные прудонисты».

Центр тяжести Интернационала все еще заключался в тредюнионах. Так смотрел на дело и Маркс: 15 января 1866 г. он в письме к Кугельману высказал свое удовлетворение тем, что удалось вовлечь в движение эту единственную действительно значительную организацию рабочих; особенную радость доставил ему огромный митинг, состоявшийся за несколько недель до того в Сент-Мартинс-Холле по поводу избирательной реформы и под духовным руководительством Интернационала. В марте 1866 г. либеральное министерство Гладстона внесло билль об избирательной реформе, который показался слишком радикальным даже некоторой части либеральной партии, и министерство пало вследствие отпадения этих членов. Оно заменилось консервативным министерством Дизраели, которое попыталось отложить в долгий ящик всю избирательную реформу, и тогда движение стало принимать бурные формы. 7 июля Маркс писал Энгельсу: «Демонстрации лондонских рабочих, баснословные в сравнении с теми, какие происходили в Англии в 1849 г., и они все являются делом рук Интернационала. Например, Люкрафт, предводитель демонстрантов Трафальгар-сквера, член нашего совета». На Трафальгар-сквере,