Тирза - Арнон Грюнберг

какой-то особый знак. Может, так было суждено, а может, и нет. Но главное, что ты здесь. Что мы с тобой теперь оба вне закона. Вот что самое главное.

Он нагнулся, поискал под столом, но в этот вечер он не взял с собой портфель. Он все время забывал об этом. Портфель остался в хижине. Хофмейстер взял ребенка за руку. Она сползла со стула. Он был «сэр», а она — его «компания». Это была их игра. Уже несколько дней.

Было очень темно, наверное, и из-за вина, и Хофмейстер никак не мог найти дорогу к хижине номер одиннадцать. Они шли по высокой траве. Медленно. Каиса не могла идти быстро, и Хофмейстер тоже не мог. Не в такое время, не посреди ночи. Не по высокой траве. Не в Намибии со все еще распухшими ногами.

Скоро оказалось, что они ходили кругами. Хофмейстер заметил это и сказал:

— Мы запутались. Где наш домик, Каиса?

Он посадил девочку на плечи.

— Где наш домик? — спросил он. — Где мы живем?

Теперь он шел еще медленнее, потому что боялся упасть.

Он медленно опустил ребенка на землю.

— Тирза, — сказал он. — Тирза. Да. Проблема Тирзы была в том, что она была сверхвысокоодаренной… была и есть. Сверхвысокоодаренной. В последние годы я жил только с ней. — Он сел прямо на траву. — Ее сестра уехала от нас во Францию, моя супруга отправилась в объятия своей школьной любви. Я остался один с Тирзой, и потом, честно говоря, оказалось, что это было лучшее время в моей жизни. Я готовил для нее. Я старался не лезть в ее жизнь. Я так и делал. Но это было ошибкой.

Он поднялся с земли. Трава больно кололась даже через брюки. Спустя пять минут им все-таки удалось найти хижину номер одиннадцать.

Хофмейстер включил вентилятор. Достал из портфеля айпод Тирзы и показал девочке нацарапанные слова.

— Царица солнца, — сказал он. — Вот, что тут написано: Царица солнца.

Он зарядил айпод и сунул наушники в уши ребенку.

— Эту музыку слушает Тирза, — сказал он. — Это ее музыка.

Хофмейстер сел на кровать, пока девочка слушала музыку Тирзы. Вентилятор крутился под потолком, и на какое-то время Хофмейстер забыл, для чего приехал в Намибию. Он почти ничего не помнил. Собственное прошлое казалось ему чужой жизнью. Кто-то другой прожил эту жизнь, работал редактором отдела переводной прозы, посетил все эти города, кто-то другой хотел отказаться от любви. А он сам всегда был в Намибии с Каисой.

На следующее утро они одним рывком доехали до Свакопмунда, города на берегу океана. Там было много туристов, больше, чем везде. Самых обычных туристов. Те, что добрались сюда из Германии чартером в поисках солнца, моря и капли экзотики. А не те, у которых была особая связь с Африкой. У этих особая связь была только с солнцем, а близкие отношения — с купальниками.

Вместе с девочкой Хофмейстер поселился в маленьком отеле «Эбервайн», недалеко от пляжа. Персонал отлично говорил по-немецки, да и обстановка была абсолютно немецкой.

Госпожа Эбервайн лично восседала за стойкой ресепшена. Морщинистая и высушенная солнцем, но энергичная и даже немного агрессивная. Госпожа Эбервайн была тут начальницей. В этом никто не сомневался. Это был ее отель. Она спросила, нужна ли Хофмейстеру детская кровать. Но и здесь он сказал, что двуспальной кровати им будет достаточно.

— Мы не задержимся надолго, — сказал он. — Это моя племянница.

Он не мог удержаться и положил на стойку фотографию Тирзы.

— Вы случайно не видели тут эту девочку? Может, пару недель назад?

Женщина с кудрявыми и, по всей вероятности, крашеными волосами посмотрела на снимок. Она даже взяла его в руки.

— Нет, — сказала она. — Никогда ее не видела. Кто это?

— Моя дочь, — объяснил Хофмейстер. — Моя младшая дочь.

Госпожа Эбервайн поднесла фотографию ближе.

— Похожа на вас, — сказала она. — Ваш подбородок.

А потом посмотрела на девочку, которая стояла рядом с Хофмейстером. Как будто госпожа Эбервайн намеревалась проверить и ее подбородок.

Хофмейстер отправился с ребенком на пляж, вместе с ней смотрел на рыбаков на пирсе, разделил с ней салат в кафе «Из Африки», а когда она кружилась на карусели, ему позвонила супруга.

Он рассказал ей почти все о своей поездке, о том, где он остановился, о «тойоте», Свакопмунде, обо всем, кроме ребенка.

— Я почти в пустыне, — сказал он. — Я почти у Тирзы. Остался один день пути.

— Иби говорит, что это очень странно, — сказала его супруга. — Что Тирза до сих пор ей не позвонила и не написала.

В ее голосе не было слышно того бодрящего, с хрипотцой сарказма, к которому он привык. С хрипотцой, которую многие мужчины находили возбуждающей.

— Иби не стоит думать, будто она важнее всех на свете.

В разговоре повисла пауза. Карусель замедлила ход. Каиса слезла с лошадки. Хофмейстер кивнул ей.

— А как у тебя дела? — спросил он. — Как ты?

Улица Ван Эйгхена была так далеко. Другой мир. Он уже не был его миром.

— Хорошо, — сказала она. — Тут все в порядке. Йорген, я еще кое-что хотела спросить. Мне звонила мама Шукри. Я сначала не поняла, кто это. Она говорила по-французски.

Каиса подошла к нему. Он показал ей, что она может прокатиться еще разок. А потом еще и еще. Он протянул ей деньги. Но она осталась рядом с ним, прислонившись к нему головой. Как будто она устала. Как будто она ему доверяла.

Как знать, может, она и правда ему доверяла. Это было делом времени, а может, у нее не было другого выбора. Скорее поэтому.

Он не знал сострадания, но ему можно было доверять.

— Йорген, ты меня слышишь?

— Да-да.

— Мать Шукри мне звонила. Она спрашивала, где ее сын. Но я так плохо говорю на французском.

— Я думал, он не общается со своей семьей. Этот парень.

— Вот как? Ну не знаю… Она показалась мне довольно милой, только очень беспокоилась.

— Я же сказал тебе, что они в пустыне. Эти люди что, думают, что в пустыне на каждом шагу расставлены телефонные будки? Они же сами из пустыни!

— Я так ей и сказала, что они в пустыне. И что там нет связи. Я пообещала, что ты передашь Шукри, чтобы он позвонил матери. Там что-то срочное.

Девочка взяла его за руку, похоже, она хотела идти дальше.

— Йорген, ты еще там? Ты как будто все время пропадаешь.

«Атта должен позвонить своей матери, — подумал он. — Атта должен вернуться домой».

— Да, я тут. Да, конечно, я все передам.

— Я купила