Игра в классики - Хулио Кортасар
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Почему в определенную минуту так хочется сказать: «Я это любил»? Я любил эти блюзы, чей-то силуэт на улице, жалкую пересохшую северную речку. Что-то вроде доказательства, борешься против небыти, которая сметет нас всех. Потому и витают в воздухе души все эти мелочи, воробышек, принадлежавший Лесбии,[647] блюзы, занимающие в памяти небольшое место, где-то между запахами, эстампами и пресс-папье.
(-105)
— Че, если ты будешь так дергать ногой, я тебе всажу иголку под ребро, — сказал Травелер.
— Давай рассказывай дальше про все желтое, — сказал Оливейра.
Если глаза чем-нибудь прикрыть, все мелькает, как в калейдоскопе.
— Все желтое, — сказал Травелер, протирая ему бедро ваткой, — находится в ведении государственной корпорации уполномоченных агентов по соответствующим вопросам.
— Звери с желтой шерстью, растения с желтыми цветами и желтые минералы, — послушно произнес Оливейра. — Почему бы и нет? В конце концов, по четвергам у нас модистка, в воскресенье мы не работаем, за субботу, с утра до вечера, происходят удивительные метаморфозы, и все спокойно. Ты меня так уколол, я даже испугался. Ты вогнал в меня металл желтого цвета или что?
— Дистиллированную воду, — сказал Травелер. — Чтоб ты думал, что это морфий. Ты совершенно прав, мир Сеферино может казаться странным только тем, кто верит исключительно в свои постулаты, а на остальные плевать хотел. А если подумать, как все меняется, стоит только шагнуть с тротуара на мостовую и пройти три шага…
— Все равно что перейти от окрашенного в желтый к окрашенному в пампасский, — сказал Оливейра. — Что-то меня в сон клонит, че.
— Это снотворная вода По мне, так я бы вкатил тебе какого-нибудь дурману, ты бы тогда быстренько проснулся.
— Объясни мне одну вещь, пока я не заснул.
— Сомневаюсь я, что ты заснешь, ну говори давай, что там у тебя.
(-72)
Появились два письма лиценциата Хуана Куэваса, и было много споров, в каком порядке их читать. Первое содержало поэтическое изложение того, что он назвал «мировым господством»; второе, также продиктованное машинистке в одном из порталов на площади Санто-Доминго, компенсировало вынужденную сдержанность первого:
С настоящего письма можно снять копий кто сколько хочет, особенно для членов ООН и членов правительств всего мира, которые есть настоящие свиньи и волки позорные без границ. С другой стороны, в порталах на Санто-Доминго так шумно, просто трагедия какая-то, но мне все равно тут нравится, потому что здесь я могу разбрасывать камни, самые большие в истории.
В качестве первых камней фигурировали следующие строки:
Папа Римский — самая большая свинья в истории, и никакой он не представитель Господа; Римская церковь — это сплошное дерьмо, исчадье сатаны; все римские храмы следовало бы сровнять с землей, чтобы воссиял свет Христа не только в самой глубине людских сердец, но и проступил бы во вселенском свете Господа Бога, а говорю я все это потому, что предыдущее письмо я писал в присутствии одной очень милой сеньориты и потому не мог выражаться как мне того хотелось, поскольку она смотрела на меня затуманенным взором.
Благородный лиценциат! Злейший враг Канта, он настаивал на том, чтобы «сделать более гуманной современную философию», в связи с чем заявлял:
А современный роман должен стать более психопсихиатрическим, то есть чтобы подлинные элементы духовности такого романа содержали бы в себе элементы науки на уровне высших достижений мировой психиатрии…
Порой внушительный арсенал диалектики оставался в стороне, и начинало проглядывать царство мировой религии:
Пусть человечество всегда ведут по верному пути две всемирные заповеди; и самые твердокаменные камни на Земле станут мягче воска под сияющим светом…
Да он поэт, и неплохой.
Голоса всех камней мира звучат во всех водопадах и ущельях мира, сливаясь с тонким голосом серебра, бесконечной возможностью любви к женщине и к Богу…
Вдруг прорывается, а затем разливается во всю мощь картина прообразов:
Космос и Землю, а в них — мысленный вселенский образ Господа, который позднее превратится в плотную материю, символизирует в Ветхом Завете тот архангел, который повернул голову и увидел темный мир, освещенный огнями, конечно, я не помню наизусть весь текст Ветхого Завета, но сказано там примерно так: как будто лик Вселенной обернулся светом Земли и остался вокруг солнца, наподобие орбиты космической энергии… Точно так же все Человечество и все народы должны повернуть свои тела, души и головы… И Вселенная и вся Земля обернулись бы к Христу, сложив к его ногам все законы Земли…
И тогда,
…останется лишь вселенский свет многих огней, освещая до самой глубины сердца народов…
И все было бы хорошо, как вдруг:
Дамы и господа! Настоящее письмо я пишу среди ужасного шума. Однако я продолжаю писать; вы все никак не поймете, — для того чтобы о МИРОВОМ ГОСПОДСТВЕ написалось (?) как следует, чтобы действительно было достигнуто вселенское понимание, я заслуживаю, мягко говоря, вашей всесторонней помощи, дабы каждая строка и каждая буква стояли бы на своем месте, вместо этого поноса, мать вашу так и растак, и еще раз так же, сукины вы дети, пошли вы все, знаете куда, вместе с вашей долбаной матерью и с вашим шумом.
Ну и что с того? В следующей строчке опять экстаз:
О, вселенские миры! Да расцветет их духовный свет, подобно прекрасным розам, в сердцах всех народов…
И заканчивалось письмо столь же цветисто, хотя и с довольно любопытными добавлениями в последний момент:
…Вся Вселенная должна очиститься, подобно Вселенскому свету Христа, и в каждом человеке расцветет цветок с бесчисленными лепестками, которые вечно будут освещать земные пути; и да воссияет все чистым светом МИРОВОГО ГОСПОДСТВА, говорят, ты меня больше не любишь и теперь у тебя на уме совсем другое. — С глубоким уважением. Мехико, Д. Ф., 20 сентября 1956 г. — улица 5 Мая, 32, 111. Дом «Париж». Лиц-ат ХУАН КУЭВАС.