Замок Орла - Ксавье Монтепен

Слушая Лакюзона, кардинал побледнел – по его невольно задрожавшим ресницам и ноздрям нетрудно было догадаться, что он не на шутку испугался. Оно и понятно: его непомерной гордыне нанесли глубокую, болезненную рану.

– Вы требуете слишком многого, капитан! – наконец промолвил он. – Но приходится смириться. Ведь не случайно еще в эпоху Древнего Рима один вещий голос выкрикнул два истинно верных слова: Vae victis – горе побежденным!

– Господин кардинал, – продолжал меж тем молодой человек. – Как только мы минуем строй французского войска, вы будете свободны.

– А какие тому будут гарантии?

– Мое слово! – гордо воскликнул Лакюзон.

– Идите, господин де Фекьер, – распорядился кардинал. – И передайте офицерам слово в слово все, что вы только что слышали, а офицеры в свою очередь пусть передадут это солдатам.

Меньше чем через час приказы Ришелье, а если быть ближе к истине – приказы Лакюзона, были выполнены точь-в-точь: французские войска, выстроившись в две шеренги, образовали длинный-длинный коридор, уходивший за горизонт. И это – невзирая на ропот и возгласы возмущения, раскатившиеся по рядам французов, едва они заслышали новое требование предводителя горцев.

Но в конце концов пришлось смириться и умолкнуть! Пришлось, как выразился сам министр, подчиниться закону сильнейшего – и Ришелье-пленник вверил свою жизнь горстке людей, которые и сами выглядели пленниками в окружении целой армии.

Маркиз де Фекьер, вернувшись, объявил, что все готово.

– Монсеньор, – сказал Лакюзон, – я жду ваших распоряжений.

Губы у Ришелье искривились в горькой ухмылке.

– Моих распоряжений? – переспросил он.

Потом прибавил:

– Тогда в путь!

Через несколько мгновений открылись крепостные ворота и опустился мост, выпуская горцев из замка.

Первым выдвинулся передовой отряд в сотню человек во главе с Раулем де Шан-д’Ивером и шедшим вперед Гарба, трубившим в горн торжественный отход. Три сотни человек следовали за авангардом, образуя своего рода эскорт Ришелье, который шел между Лакюзоном и Маркизом, – головы у обоих были обнажены. Оставшаяся сотня горцев, под командованием Железной Ноги, замыкала шествие.

Французы, неподвижные и безмолвные, с оружием в руках, стояли с мрачным видом, понурив головы и время от времени бросая на партизан взгляды, полные ненависти. Они тоже ощущали болезненное унижение. Иногда непроизвольная дрожь возмущения прокатывалась по их рядам, подобно ураганному ветру, но офицеры тотчас призывали всех к тишине, и тогда можно было слышать только размеренный шаг ликующих горцев да горн Гарба, без устали трубившего победный марш.

Лакюзон был прав, когда сказал себе, как мы помним: «Еще никому на свете не случалось видеть такое!..»

Наконец горцы достигли конца двойной шеренги французских солдат.

Ришелье остановился.

– Так что, я свободен? – спросил он.

– Не сейчас, монсеньор, – ответил Лакюзон, – потерпите немного… Вы слишком искушенный военачальник и понимаете – мы сможем почувствовать себя в безопасности лишь после того, как погоня будет невозможна.

В то же время капитан отрядил Пехотинца предупредить кого-нибудь из французских офицеров, чтобы он выдвигался следом за горцами с отрядом из полсотни человек для сопровождения кардинала на обратном пути.

Затем горцы двинулись дальше.

Через полчаса они уже были у ворот Лон-ле-Сонье.

Но Лакюзону не хотелось идти через город. Он велел свернуть вправо – и вскоре отряды подошли ко входу в Бевеньийское ущелье.

– Монсеньор, – обратился тогда к кардиналу капитан, – теперь нам не страшна никакая погоня. Вы свободны, и вас ждет эскорт…

– Монсеньор, – заметил в свою очередь преподобный Маркиз, – позвольте выразить надежду, что мы с вами больше не свидимся.

– Как знать… – проговорил Ришелье.

И, ответив исполненным королевского достоинства кивком на учтивые прощания священника и капитана Лакюзона, он развернулся и быстро направился к поджидавшему его французскому отряду из полусотни человек. Его преосвященство монсеньор кардинал де Ришелье спешил почувствовать себя по-настоящему и совершенно свободным…

– Да здравствует Конте! – единогласно вскричали горцы, когда министр скрылся из вида.

И вслед за тем они быстрым шагом выдвинулись дальше – к видневшимся впереди первым плоскогорьям Юры.

Когда герои этого победоносного шествия перед десятитысячным неприятельским войском достигли первых плоскогорий Юры, их походный порядок несколько изменился – три отдельных отряда горцев мало-помалу воссоединились.

Передовой отряд и арьергард сошлись и смешались с главным, и Лакюзон, вместо того чтобы идти в центре рядом с преподобным Маркизом, пошел вместе с ним во главе колонны, которую перед тем вели Железная Нога и Гарба.

Только тогда капитан смог рассказать во всех подробностях о беспримерной вылазке, которую он предпринял и провел ради спасения друга. Невзирая на всю серьезность положения, улыбка не раз озаряла уста Маркиза, когда Лакюзон живописал ему, как крепостной гарнизон, весь до единого человека, купился на сцену с двумя монахами, угодившими в ложную засаду.

Неподражаемую легковерность и редкую алчность доброй кабатчицы он расценил как истинные блага, ниспосланные Провидением, и возблагодарил Бога за то, что Он обратил в его пользу слова из Святого Писания: «у них есть глаза, но не видят…»[73].

Выслушав этот рассказ, священник принялся расспрашивать Лакюзона о том, что случилось в замке Орла. Ему едва удалось сдержать обуявшее его волнение, когда он узнал, что отец Рауля и мать Эглантины оба живы и столько лет пробыли в плену у Антида де Монтегю, охваченного жестокой жаждой мести.

– Ах, – проговорил он, будто обращаясь к самому себе, – хоть я и служу Господу милосердному и всепрощающему, мне так хочется попросить о воздаянии! И отплатить за все вам, сеньор де Монтегю!.. Во имя несчастных, притесненных вами… во имя Родины, проданной вами… во имя братьев наших, преданных вами!

– Да, только месть, – вторил ему Лакюзон, – безоговорочная и суровая, и чтобы кара была достойна его бесчестья!

– Ты что-то уже решил, Жан-Клод? – спросил преподобный Маркиз.

– Да.

– И что же?

– Замок Орла уже завтра должен быть стерт с лица земли! Эглантину с матерью надо забрать к нам, а Антида де Монтегю заковать в кандалы и отправить в Дольский парламент – пусть расскажет о своих злодеяниях, и пусть ему уготовят костер как изменнику или виселицу как убийце.

– Когда идем на штурм замка?