Геносказка - Константин Соловьев

— Вы выросли. — Гензель ободряюще улыбнулся принцессе. — Вот и все. Возможно, достаточно выросли, чтобы заглянуть в темный шкаф?.. Как знать, может, чудовище, что жило там так долго, вовсе не столь ужасно?

— Вы правы, сударь. Быть может, оно слишком долго скучало там, взаперти. Маленькое, очень глупое и одинокое чудовище…

Она вдруг придвинулась к нему, склонившись над столом. Странное дело, он легко парировал молниеносные выпады цвергов, но оказался совершенно не готов к этому простому и короткому движению. А еще к тому, что ее лицо окажется в нескольких сантиметрах от его собственного.

От принцессы Бланко пахло приятно и странно. Не туалетной водой и не духами. Потом, вином, сгоревшей изоляцией, пылью и ржавчиной. Но удивительным образом все эти запахи, наслаиваясь друг на друга, показались ему притягательными. Два серых глаза уставились на него, каждый был похож на прикрытую багровыми закатными облаками луну. Только лун этих на небосводе было две — и обе уставились прямо на него. Захотелось сглотнуть, но в горле оказалось сухо.

— Я выросла, — сказала принцесса едва слышно, закусив губу. — Это верно. Выросла в одночасье. И теперь мне надо нечто большее, чем маленькой девочке.

Он почувствовал, как у него вновь краснеют щеки. Проклятье. Надо попросить Гретель, чтобы она своими геночарами уменьшила кровоток в скулах, может, тогда это будет не так заметно…

Мальчишка. И верно — мальчишка.

— Ваше…

— Тише. Иначе проснутся цверги. И ради Человечества, надеюсь, нам не придется снова пить вино? Я уже устала изображать из себя хихикающую пьяную принцессу. Я выпивала по три бутылки за ужином. Знаешь, в этой крепости у меня было очень много долгих и холодных вечеров… А склады вина здесь просто огромны. У меня была возможность потренироваться.

Она коснулась рукой его шеи. Он отчего-то ожидал, что рука у нее будет грубой и мозолистой. Но пальцы оказались мягкими и удивительно теплыми. Только неумелыми. Обычная человеческая кожа, нежная и податливая.

Он попытался еще что-то сказать, прежде чем понял, что в этом нет нужды. И странным образом испытал облегчение. Больше ничего не требовалось говорить. Больше не нужны были слова. Слова лживы, обманчивы, как человеческая природа. Как геномагия. Как плоть. Слова делают все сложнее. В словах иногда очень трудно разобраться.

Гензель притянул принцессу к себе, ощутив под жесткой тканью комбинезона гибкое и подрагивающее тело. В носу защекотало, когда в него попали чужие волосы. Запах смазочного масла проник глубоко в его носоглотку, и от этого чудодейственного запаха все волоски на его теле вдруг встали дыбом.

Губы у принцессы оказались твердыми, требовательными и прохладными. И, кажется, сладкими. Интересно, так устроено у всех принцесс?.. Раньше он никогда не целовал принцесс…

— Гензель!

— Мм?..

— Уфф-ф… Твои зубы…

— Да?

— Они прекрасны… Ты зря их стесняешься. У тебя прекрасные зубы. Они совсем не страшные…

— А у тебя нет ящеричных лап.

Откуда ты знаешь? Я ведь еще не закончила снимать комбинезон…

— Ох!

19

— Гретель! Гретель!

— Что?

— Гретель! Нейрофиброматоз тебя раздери! Да вставай же!

Гретель всегда просыпалась мгновенно. Ее не требовалось трясти. Вот и сейчас ее полупрозрачные глаза мгновенно открылись, уставившись на него. Сонливости в них не было, они горели ясно и ровно, как индикаторы на какой-нибудь приборной панели. Разве что у индикаторов не бывает такого цвета… Должно быть, эти глаза заметили что-то примечательное, потому что Гретель сразу нахмурилась.

— Что тебе надо, братец?

— Случилось что-то страшное.

— Самое страшное случается, когда геноведьме не дают как следует выспаться.

Но она приподнялась в кровати, верно, по его лицу поняв, что Гензелю не до шуток. Да он и сам догадывался, как выглядит.

— Что такое?

— Принцесса, — выдохнул он, и это одно-единственное слово потребовало всего воздуха, что был накоплен у него в легких, пришлось сделать еще один глубокий вдох. — Принцесса… Она…

Гретель окинула его хмурым и внимательным взглядом с ног до головы.

— Судя по тому, что ты ввалился ко мне в одних шоссах и даже без сорочки, принцесса Бланко пребывает в наилучшем состоянии. По крайней мере, я на это надеюсь.

— С принцессой все плохо, сестрица, — сказал он, чувствуя непомерную тяжесть в груди.

— Плохо? Она обмякла? Беспричинно смеется? Дрожит? Я думаю, это нормально, братец. Насколько мне известно, это свойственно многим особям после процесса смешения генетического материала. Но не думаю, что тебе интересен его механизм…

— Не было никакого смешения! — выдохнул он, кусая губы.

Я имею в виду, наш материал не… Ты понимаешь.

— Не было? — во взгляде Гретель появилось что-то, что в человеческом воплощении могло бы считаться сочувствием. — Тогда понимаю твое смущение, братец. Не переживай, думаю, я смогу синтезировать генозелье для… вашего случая, хоть это и не в моих правилах.

— Она… она в гробу.

Гретель вскочила с койки так быстро, что треснули пружины матраца. Спала она, конечно, одетой, снимая лишь ботфорты — дань многолетней кочевой жизни и равнодушия к комфорту. Для того чтобы полностью одеться, ей хватило десяти секунд. И даже эти десять секунд она использовала с максимальной пользой, расспрашивая Гензеля.

— Гроб? Она в стазисном поле?

— Да. В лазарете.

— Фибродисплазия! — выругалась Гретель. — Как она оказалась в гробу? Зачем?

— Я отнес ее туда.

— Синдром Клайнфельтера на вас обоих… С каких пор тебя перестала устраивать кровать, братец?

— Гретель… Ей действительно плохо. Очень плохо. Она не дышала.

Короткий всплеск эмоциональности у Гретель прошел, он редко длился больше полминуты — она уже зашнуровывала ботфорты. Гретель стала спокойна, собранна и решительна. Гензелю на миг подумалось, что она схожа с большим стоячим прудом. Кинь камешек — и по поверхности пойдут круги. Но очень быстро эти круги пропадут, и тогда поверхность вновь станет зеркально-гладкой, ничем не потревоженной.

— Как это случилось? — спросила она ровным сухим тоном, точно таким же, каким врач задает важные вопросы перед операцией. Никаких эмоций, никаких модуляций.

— Мы… были у нее в отсеке.

— Это я уже поняла. Дальше.

— Мы были в одной кровати.

— Это очевидно. И она потеряла сознание?

— Да.

— Но до образования зиготы дело, как я понимаю, не дошло?

— Будь добра выражаться человеческим языком!