Геносказка - Константин Соловьев

— Вы — человек, — убежденно сказал он. — Вам просто нужно зеркало, чтобы это увидеть.

— А вы — мальчишка. — Принцесса отставила бокал и скривилась, словно лишь сейчас почувствовала всю кислоту выпитого вина. — Просто мальчишка. Извините, Гензель. Просто… Вы отчего-то кажетесь мне моложе своих лет. В вас постоянно проглядывает что-то такое… мальчишеское. Ох, не спорьте, когда с вами говорит мое высочество! Тем более пьяное высочество… Вы — взрослый мужчина и, без сомнения, опытный солдат. О да, у меня была возможность убедиться. И у бедных цвергов… А еще у вас страшные зубы. Но в то же время всякий раз, когда я гляжу на вас, мне кажется, что я вижу мальчишку. Отчаянного, но в то же время легкомысленного, бравирующего, любопытного, робкого, хитрого, наглого… Короче, все то, что обычно бывает у мальчишек. Только мальчишка этот спрятался в чужом теле, отрастил бороду и научился управляться с клинком. Однако он тоже до сих пор отчего-то боится зеркал…

Он хотел было перебить ее пылкий монолог, но сразу понял, что не удастся. Попробуй перебить пьяную принцессу!.. Не стал и пытаться.

— Мальчишка! — Произнесенное еще раз, это слово отчего-то стало отдавать полынной горечью. — Пусть даже с мушкетом и сильный, как мул. Вы по-мальчишечьи самоуверенны и столь же по-мальчишески наивны. Странная какая, глупая смесь… У меня такое ощущение, что в некоторых отношениях вы еще ребенок.

— Слышали бы это в борделе Лаленбурга, — пробормотал он уязвленно. — Не иначе, я заработал бы существенную скидку…

Он надеялся хоть немного смутить ее, но принцесса лишь фыркнула:

— Я не это имела в виду, и вы прекрасно понимаете, сударь.

— Я вырос много лет назад. И раньше, чем следовало бы.

— Не выросли. — Принцесса Бланко покачала головой. — Вам лишь так кажется. Вы так и остались в своем детстве. Заблудились в нем, как в густом темном лесу. И бродите там до сих пор, тщетно выискивая просеку. Может, не вы, но какая-то часть вас… Какая-то ваша часть осталась там навсегда. Очень одинокая, грустная и испуганная часть.

Лес. Заблудившиеся дети.

Мальчик и девочка — уставшие, перепуганные, сбившиеся с пути. Они упрямо идут вперед, не видя даже солнечного света, и вокруг них топорщит ядовитые колючки смертельно опасный лес. Они едва идут, они устали кричать и звать на помощь, но они все-таки продолжают идти. Просто потому, что больше им ничего не остается.

Может, они так никогда и не вышли оттуда?

Выпитое вино вдруг вызвало приступ болезненной и едкой изжоги.

«Мы все еще в лесу. — Мысль эта осиным жалом распорола кожу, впрыснула яд в кровеносные сосуды, загудела в голове. — Вот в чем штука… Не только Гретель. Мальчик тоже не выбрался из леса. Эти дети остались там навсегда, всеми брошенные и позабытые. Они идут из последних сил, не сознавая своим детским естеством того, что позволительно понимать лишь взрослому: мир — это не сказка. Не для каждого припасен хороший конец. Не каждый добивается счастья и оказывается в стране с молочными реками и кисельными берегами лишь потому, что он храбр, решителен и чист душой. Не каждый женится на принцессе. Некоторые просто погибают. Только детям этого не понять. Они не верят в собственную смерть. Любой заблудившийся ребенок знает, что рано или поздно отыщет дорогу. Просто некоторые не успевают дорасти до того возраста, в котором понимаешь — иногда дорога просто заканчивается, чтобы никогда не продолжиться. Просто с некоторыми так бывает. Мальчик с девочкой никогда не вышли из леса. Они забылись тревожным голодным сном и видят самих себя — выросших, уверенных в себе, живущих настоящей взрослой жизнью. Оттого они оба чувствуют себя в этой взрослой жизни так неуютно и неловко, точно натянули чужую, со взрослого плеча, одежду, оттого не могут найти своего места и бродят из королевства в королевство. Они просто не могут стать частью жизни. Им это все снится в далеком и мрачном лесу».

— Интересное наблюдение, — произнес Гензель тем безразличным тоном, который всегда так естественно удавался Гретель, но к которому у него самого было мало способностей.

Он ожидал очередной колкости или выпада, но принцесса Бланко отчего-то не воспользовалась удачным моментом. Она выглядела осунувшейся, безмерно уставшей и грустной. Видимо, дарованная хмелем язвительность уже начала рассасываться.

— Извините, сударь, — сказала она, потупив глаза. — Я слишком много болтаю и часто забываюсь. В конце концов, у меня есть свой собственный лес, в котором я брожу с самого детства. Только он несоизмеримо страшнее вашего. Заблудившаяся девчонка всегда может убеждать себя в том, что чудовище не увидит ее. Дети отлично умеют убеждать самих себя. Но только не те, кто точно знает — чудовище всегда увидит тебя. Потому что чудовище не спит, и оно не выберет другой тропы. Оно всегда рядом с тобой. Оно в тебе. Это и есть мой лес, сударь.

«И ты в нем одна, — мысленно закончил он, наблюдая за тем, как принцесса неуклюже наполняет бокал. Судя по тому, как прыгает горлышко бутылки, вторая едва ли понадобится. — Нам с Гретель было проще, мы были вдвоем. И весь страх разделили на двоих. А ты тащила свой одна, маленькая, глупая и очень смелая принцесса…»

— Неужели родители не делали ничего, чтобы помочь вам? — спросил он вслух. Десятью минутами раньше этот вопрос прозвучал бы резко и нетактично. Но сейчас он вызвал у принцессы лишь неопределенный жест, который мог выражать как раздражение, так и насмешку.

— Мои родители… Ох! Вы не знаете моих родителей, сударь. Ничего удивительного. Вы же квартерон, а они — их величества…

— Не имел удовольствия их знать, — осторожно сказал он. Как бы не проболтаться о визите во дворец…

— Мать свою я почти не помню… Она умерла при родах. Просто призрак из прошлого. Интересно, она доверила бы мне генокарту? Рассказала бы о проклятии?..

— А отец?

Принцесса дернула плечами. Кажется, движение было рефлекторным, безотчетным.

— Мой отец был королем. Что еще добавить?

— Он любил вас. Отцы всегда любят своих дочерей, даже короли. Секретный закон геномагии. Серьезно, мне об этом рассказывала Гретель.

Принцесса слабо улыбнулась:

— Ваш отец любил вас, конечно?

Гензель вспомнил злой скрип отцовской механической ноги.

Скруээ-э-пп-п-п. Скруээ-э-пп-п-п.

«Ждите меня здесь, — сказал отец, — я скоро вернусь». И ушел, оставив их в чаще Железного леса.

Скруээ-э-пп-п-п.

— Конечно, любил.

— Тогда вам с сестрой повезло, — вздохнула принцесса. — Мой, наверно, тоже любил меня. А я его боялась. Глупо звучит… Но действительно боялась. У детей особенное восприятие, вы же знаете. Подчас оно способно вывернуть все наизнанку, как я сейчас понимаю. Отец всегда казался мне строгим. Нет, не так… Ох… Мне казалось, что он всегда смотрел на меня с каким-то… презрением, наверно. Он никогда не говорил мне добрых слов, только те, что утверждены высочайшим протоколом. Мне кажется, он делал вид, что меня и вовсе не существует. Может, я скажу глупость, но я боялась его. Дети — глупейшие существа. Я думала, он терпеть меня не может. Сперва — что это из-за матери, которая скончалась при родах. Лишь потом, когда открылась история с генокартой, я поняла… Все было гораздо хуже. И гораздо сложнее. Он любил меня, но вместе с тем он боялся и презирал чудовище, которое сам породил. Я не могу упрекнуть его за это. Он поддался малодушию и не уничтожил меня, когда я была младенцем. И с того дня я стала его наказанием. Его личной персональной пыткой. Он каждый день видел меня — генетическое отродье, убившее его жену и прикованное к нему золотой неразрывной цепью.