Добронега - Владимир Романовский

— Мы отобьемся. Займем Киев, запрем ворота, и будем ждать подкреплений. Народ тебя любит.

Действительно, Борис был — народный любимец. Неприкаянных слабых сыновей всегда любят и жалуют, ибо неприкаянные и слабые дают возможность проявить снисходительность. А люди обожают быть снисходительными.

— Но ведь это будет война со Святополком, — сказал недоуменно Борис.

— Да. И что же?

— Но Святополк — мой брат. Как же я с братом воевать буду?

— Владимир с братьями своими воевал.

— Так то до Крещения.

— И после тоже. И Святополк, бывало, и Мстислав, и Изяслав — все против братьев ходили.

— Не знаю. Нет. Не пойду я против брата.

— Мы будем с тобой.

— А что мне-то до вас. Вам он не брат.

Воеводы переглянулись.

— Слушай, Борис, — подал голос тот, кто все это время молчал. — Горе твое велико, но ты не заговаривайся. Что значит — что тебе до нас? Мы за тебя кровь проливали…

— Когда это? — удивился Борис.

— Готовы были пролить, — раздраженно поправился воевода. — Это одно и тоже. И сейчас готовы. Пойдем в Киев, и станешь ты Великим Князем. Будь ты мужчиной, Борис. А то ведь обидимся мы да и бросим тебя здесь, и уйдем к какому-нибудь другому князю.

Борис вдруг выпрямился, откинул назад волосы, поднял брови, и с неожиданным презрением сказал:

— Я вас не держу.

В голосе его явно мелькнула владимирская интонация. Воеводы снова переглянулись.

* * *

На закате с киевской стороны к стану подъехал всадник. Безошибочно определив княжеский шатер, он направился прямо к нему. Остановив коня, он соскочил на землю, поправил походную суму на плече, и обратился к сторожившему вход ратнику:

— Мне нужно срочно видеть князя.

— Князь не расположен никого видеть, — ответил ратник. — Время такое.

— Это все равно, расположен или нет. У представителей нашего рода есть право видеть славянских князей в любое время.

— Что же это за род такой, — насмешливо спросил ратник. — Уж не Лыбезные ли? Или, чего доброго, сами Моровичи?

Всадник молча показал ему амулет с родовым знаком. Ратник побледнел и низко поклонился.

— Прости меня, болярин милостивый. Я сей же момент докладываю о твоем прибытии.

— Отойди от входа, — велел прибывший.

Ратник, чуть поколебавшись, шагнул в сторону. Прибывший вошел в шатер.

Помимо Бориса, лежащего ничком, в шатре был еще один ратник. Прибывший присел на корточки рядом с Борисом и тронул его за плечо. Борис поднял голову.

— О! Гостемил! — сказал он. — Сколько лет, сколько лет, друг мой! Горе у меня, Гостемил! У всей страны горе!

Он обнял Гостемила, положил голову ему на плечо и зарыдал.

— А эти, — пожаловался он, рыдая, — хорлы подлые… хотят, чтобы я на брата войной шел. Как жить, Гостемил, как жить!

— Рад тебя видеть, Борис, — сказал Гостемил. — У всех у нас теперь горе. Вели этому человеку выйти. Побудем вдвоем, это отвлечет тебя от дум нехороших.

— Да, конечно, — согласился Борис и, повернув красное от слез и выпитого лицо, крикнул, — Вон отсюда, орясина!

Ратник выскочил из шатра.

— Сядем, Борис.

— Сядем, Гостемил.

— Темное дело затевается, Борис.

* * *

Солнце село в черную тучу, и сразу после этого все небо затянулось тяжелыми грозовыми слоями, и стало совсем темно, только в семи шатрах горели лучины да ховреги, да тут и там по полю потрескивали костры. Хлынул дождь. Костры погасли. Несколько ратников сунулись в остатки аскольдовых укреплений в поисках укрытия, но ничего путного не обнаружили — от укреплений остались только части стен. И никого там не было, в укреплениях.

Некоторые побежали к деревьям у кромки поля, но тут дождь вдруг кончился. Чтобы опять развести костры, требовалась хвоя, но никто не стал ее искать — несмотря на то, что воздух посвежел, ночь стояла теплая. Повалились спать.

Несколько теней, перемещаясь по полю, приближались к княжескому шатру, припадая к влажной пачкающей одежду земле. Эймунд, прикинув расстояние до шатра, всего пятнадцать шагов, еще раз проверил петлю на конце шеста. Следовавший почти сразу за ним варанг держал наготове вторую, сигнальную, веревку. Неожиданно свет внутри шатра погас.

Эймунд замер, помедлил, и только после этого сообразил, что лучше бы было не медлить, а теперь глаза тех, кто в шатре, начали привыкать к темноте. Ну, тут уж ничего не поделаешь.

Он подполз ближе, поднял тонкий шест, и осторожно опустил петлю на верхушку шатрового кола. Потянул конец веревки, придерживая шест. Петля затянулась. Прочно. Еще прочнее. Намертво.

Молодец этот плотник! Не зря он здесь. Надо его будет наградить отдельно.

Эймунд вытащил сверд, распрямился, и махнул рукой. Варанг позади него дернул два раза за веревку. В следующий момент шатровый кол резко накренился и вместе с шатром взлетел диагонально вверх. Эймунд бросился вперед. Слева и справа к нему присоединились остальные.

Ему тут же пришлось поменять на мече захват. Вместо ожидаемых двух-трех человек в шатре оказались шестеро. Семеро. Нет. Восемь? Десять?

Варанги навалились на предполагаемых только что проснувшихся, но только что проснувшиеся вели себя так, будто специально готовились к стычке и все это время бодрствовали. Палицы, сверды и топоры противостояли палицам, свердам, и топорам. Эймунду показалось, что он узнал Бориса, в пяти или шести шагах, слева по ходу, и он ринулся туда, расталкивая, рубя наотмашь, опрокидывая противников, и был уже у цели, когда вдруг кто-то, проявив невиданную ловкость, поймал его клинок на свой, да таким умелым способом, что сверд чуть не выскочил у Эймунда из руки. Эймунд отскочил в сторону, пригнулся, вгляделся. Видно было плохо. Сверкнула молния, и на мгновение все вокруг осветилось, как днем. Эймунд увидел своего противника — высокого, стройного, неуместно изящного и, как показалось ему, улыбающегося самодовольно. Эймунд сделал обманный выпад и, крутанувшись вокруг себя, махнул свердом. Непостижимым образом противник увернулся от удара и вдруг сказал:

— Ага, а теперь надо вот так.

Эймунд ударил диагонально. Удар был парирован, посыпались искры, и в следующий момент жгучая боль в плече заставила Эймунда разжать пальцы. Сверд упал, и упал на колени Эймунд.

— Борис убит! Борис убит! — закричали по-славянски.

Еще раз сверкнула молния и при ее свете Эймунд увидел ловкого плотника, который, подчиняясь его, Эймунда, давешнему приказу, уносил труп Бориса к реке. К лодкам. Вот же молодец, подумал Эймунд. Все заняты дракой, а он помнит главную цель предприятия. Надо взять его себе на постоянную службу, такие люди редки.