Добронега - Владимир Романовский

— И что же?

— Я не хотел бы попасть в прямую зависимость от твоих капризов, сестренка. Предположим, ты сделала меня Великим Князем. Ведь не задаром же! Будет наверняка какой-нибудь договор, по которому часть власти будет принадлежать тебе. Постепенно, имея большое влияние на Неустрашимых, ты будешь прибирать власть к рукам. Всю. И все бы ничего. Есть много правителей, которые довольствуются только лишь званием, а не самой властью. Но. Зная Неустрашимых и зная тебя, могу предположить, что меня в качестве номинального правителя терпеть будут не очень долго.

— Это было бы черной неблагодарностью с моей стороны, — сказала Мария.

Ярослав сделал удивленные глаза.

— Вот как? Ты действительно так считаешь?

— Да. А что?

— Да так, ничего…

— А все-таки?

— Тебе неинтересно.

— Нет, ты скажи…

— В общем, это, наверное, выдумки, — сказал Ярослав, улыбаясь. — То есть, это наверняка выдумки, что ты и подтвердила только что.

— Ты о чем?

— Да вот слышал я о каких-то странных событиях. Возможно, речь шла не о тебе. Да! Именно так! Как это мне раньше в голову не приходило! Это какая-то другая Мария, точно.

— Да что же за события?

— Да, говорят, у какой-то Марии, которая вовсе не ты, и возможно даже не княжна, пропали какие-то грамоты, хартии — кто ж теперь точно может сказать, что там было. Медальоны какие-то, амулеты, фамильное серебро, гербы… Да…

— И что же?

— Это ведь не с тобой произошло?

— Нет. Но все равно интересно.

— Ага. Ну так, что же, что же… Какой-то сопляк, вроде бы, куда-то ездил за всем этим… пропавшим… какой-то совершенно неизвестный никому паренек, пылкий юниор какой-то. Ничего особенного. К грекам ездил. Что ж тут такого? Ну, правда, по пути его могли убить, и у греков тоже. Но ведь это от случая зависит. Идешь, к примеру, по улице, и что-нибудь на голову падает. Случайно. Часто и не случайно падает, надо сказать. Но все-таки.

— Да, действительно.

— Ну и вот. За десять дней, что ли, обернулся — это, скажу я тебе, не особо удивительно. Вот если бы за три дня, тогда да. Тогда бы сказал я — кудесник! А так — подумаешь, десять дней. Образец расторопности, как же. Да за последние сто лет не менее пяти человек проделывали тоже самое. Но все-таки старался парень. А эта Мария — не ты, а та, другая какая-то Мария, привезенное приняла, а поблагодарить посланца своего забыла. Но это, безусловно, не ты — ты ведь только что сказала, что не бываешь неблагодарна.

— Откуда тебе все это известно? — спокойно спросила Мария, улыбаясь.

— О! — ответил Ярослав, улыбаясь. — Я же говорю — слышал где-то. Наверняка вранье. Мало ли, что в народе говорят.

— Слышал и сразу осудил. Не разобравшись.

— Извини. Был очень занят. Так это неправда?

— Всему свое время, только и всего. Человек, которого ты упомянул, заслуживает благодарности. Просто время для этого еще не пришло.

— Подарить какую-нибудь землю, или хотя бы купить ему дом побогаче, много времени не занимает. Средства у тебя есть, хартии для оформления дарственной тем более. А так — парень снимает комнату где-то в городе, кормится у друзей.

— Оставим этот вопрос до лучших дней, брат мой. Скажи, ты согласен… ну, хотя бы в принципе… заручиться поддержкой Неустрашимых?

Ярослав улыбнулся.

— Они тебя ко мне послали сделать какое-то предложение?

— Послали? — Мария удивилась. — Меня никто не посылает. Я всегда действую по своему почину.

— Вот как? Но ведь Неустрашимые… э…

— У Неустрашимых есть повелитель. Его выбирают раз в десять лет. Это всем известно.

— Этот повелитель — не ты?

— Нет, — сказала Мария.

— Какая жалость. А я так надеялся, что это ты. Вижу, что ошибся. Я часто ошибаюсь, это большой мой недостаток.

— Но, — возразила Мария, — повелитель — это не всегда тот, кто повелевает, не правда ли? Тебе это должно быть очень хорошо известно.

— С чего это?

— Ну, как. Есть город Новгород.

— Да, есть такой.

— У него есть повелитель. Его иногда называют — посадник. Знакомо?

— Да. И что же?

— И это ты.

— Согласен.

— Но ведь ты — не тот, кто действительно повелевает?

— Как это — не я? А кто же?

— Тот, кто при тебе состоит. Его зовут Константин. Говорят, он сын Добрыни.

Ярослав странно посмотрел на Марию.

— Но тогда, — рассудительно заметил он, — твое предложение неуместно. Тебе нужно было сразу идти к нему.

— Во-первых, я не знаю, где он.

— Я мог бы тебе сказать.

— Во-вторых, тебе Неустрашимые нужны больше, чем ему. У него уже есть власть.

Некоторое время Ярослав молчал.

— Сестренка, — сказал он наконец. — Подойдем к окну, я хочу тебе кое-что показать.

Мария улыбнулась светски, встала, и присоединилась к брату.

— Смотри, — сказал Ярослав. — Видишь дым?

— Да.

— Это дом один сгорел давеча. А вон еще один, дымится. Знаешь, почему?

— По неосторожности? Забыли потушить печь?

— Нет. Сколько у тебя с собою охраны?

— Десять человек.

— А ведь ты как правило ходишь по городу одна, или со служанкой.

— И что же?

— Почему на этот раз с тобой охрана?

— Время беспокойное в городе.

— А ты вглядись. Видишь?

— Что?

— Народ. Вон на той улице. А вон еще. Из-за деревьев плохо видно. Но людей на улицах много. И все спокойны. Никто никуда не бежит. Никого не грабят. Почему?

— Почему же?

— Три часа назад в городе не было власти, поэтому горели дома, а жители заперлись на все засовы. Пустые улицы и горящие дома. А теперь — нет. Потому что в городе есть власть. И власть эта — моя. И знаешь, Мария, мои люди мне очень хорошо служат. Поэтому я многое могу. Например, я могу прямо сейчас взять под стражу всех Неустрашимых, находящихся в Киеве. И спокойно дождаться Эймунда. И сказать ему, что данная ветвь Содружества более не существует. Но мне это не нужно. Я также не собираюсь идти на поводу у Содружества. Тоже не нужно. А вот о равноправном союзе с Содружеством я бы подумал. Но для этого Неустрашимые должны сперва оказать мне какую-нибудь услугу, а вовсе не наоборот.

Мария внимательно смотрела на Ярослава. Она помнила его совсем не таким. В отрочестве он был медлительный, нерешительный, вялый, трусливый. Сейчас в глазах посадника новгородского была стальная решимость, весьма напоминающая решимость Владимира. Я неправильно действую, поняла Мария. С ним нужно было говорить совсем по-другому. А теперь уже поздно — он знает, он видел, он все взвесил, оценил, и принял к сведению.