Дюма - Максим Чертанов

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 112 113 114 115 116 117 118 119 120 ... 157
Перейти на страницу:

Глава пятнадцатая ЛИЦО ФРАНЦУЗСКОЙ НАЦИОНАЛЬНОСТИ

Ален Делон, Ален Делон не пьет одеколон…

Илья Кормильцев

Русских знакомых у Дюма было полно: Каратыгины, Муравьев, возлюбленные сына (тот после Лидии Нессельроде в 1852 году сошелся с Надеждой Нарышкиной, женой старого князя, бывшей подругой драматурга Сухово-Кобылина); знал он и Дмитрия Павловича Нарышкина, камергера русского императорского двора, женатого на знакомой Дюма с молодости актрисе Женни Фалькон, служившей в труппе Михайловского театра в Петербурге; даже Бенкендорф, Уваров и Николай I, можно сказать, были его знакомыми. В 1845 году, когда в Париж приехали Каратыгины, он спрашивал, пустят ли его в Россию. А. М. Каратыгина: «Мы отвечали, что за исключением завзятых республиканцев и вообще лиц, находящихся на дурном счету у нашего правительства, въезд иностранцев в Россию не воспрещен; если же наш двор не с прежним радушием принимает приезжающих в Петербург именитых или чем-либо особенно замечательных французских подданных, причиной тому гнусная неблагодарность маркиза Кюстина. К поступку Кюстина Дюма отнесся с негодованием». (Речь, естественно, о книге Кюстина «Россия в 1839 году».)

Вряд ли бы его впустили: после «Учителя фехтования» он был «на дурном счету». С 1847 года «Библиотека для чтения» публиковала переводы «Виконта де Бражелона» и «Бальзамо» (отрывали с руками), но «Бальзамо» в 1848-м был запрещен цензурным комитетом по указанию царя. С. Н. Дурылин в архивах Третьего отделения нашел переписку шпиона Якова Толстого с министром иностранных дел К. В. Нессельроде: шеф жандармов Орлов желал знать, кто автор якобы вышедшего в Париже в 1852 году памфлета «Северный набаб». Никакого «набаба» не нашли, но Толстой докладывал, что встретился с обоими Дюма, бывшими в числе подозреваемых. «Александры Дюма — отец и сын — заявили моему книгопродавцу, что они ничего не знают. Александр Дюма-сын прибавил к тому же, что он „ничего не писал ни за, ни против России“». Орлов напряг власти Брюсселя, Дюма-отца вновь допросили — с тем же результатом. Но теперь времена изменились: вместо Николая был Александр I.

Жил-был граф Григорий Александрович Кушелев-Безбородко, женатый на Любови Ивановне Кроль — брак исключил его из аристократических кругов и сблизил с литературными. В 1857 году в Риме Кушелевы познакомились с английским спиритом Дэниелом Хьюмом, с ним обручилась сестра Любови, Александра, свадьбу решили играть в Петербурге. В 1858-м Кушелевы и Хьюм в парижском отеле «Три императора» завели салон, Хьюм давал сеансы, Дюма на них ходил, правда, при нем у спирита ничего не получалось (как и у самого Дюма при свидетелях), но Хьюм им заинтересовался, позвал на свадьбу, а Кушелевы пригласили к себе. Время удачное для журналистской поездки: готовилась Крестьянская реформа (в Европе ее называли «отмена рабства»), в ноябре 1857-го был опубликован ее первый проект (освобождение без земли), теперь обсуждали новый — с выкупом земельного надела. Дюма списался с Нарышкиными, и те тоже позвали в гости. Сказал, что хочет видеть деревню, Волгу и Кавказ (как раз заканчивалось его «покорение» русскими), — обещали устроить и это. 17 июня он обещал читателям «Монте-Кристо» встретиться в Астрахани с «индусами и казаками», показать «скалу, к которой был прикован Прометей», и «посетить стан Шамиля, другого Прометея, который в горах борется против русских царей». Жюль Жанен: «Мы поручаем его гостеприимству России и искренно желаем, чтобы он удостоился лучшего приема, чем Бальзак. Бальзак явился в Россию не вовремя — тотчас после Кюстина, и потому, как это часто случается, невинный пострадал за виновного. Что же касается до невинности… невиннее г. Александра Дюма ничего быть не может. Поверьте, милостивые государи, что он станет рассказывать обо всем, что увидит и услышит, мило, безобидно, с тактом, с похвалами…»

Русские не поверили и ощетинились. Художник А. П. Боголюбов, «Записки моряка-художника»: «Григорий Кушелев… был женат на бойкой бабе, г-же Кроль, сестра которой была замужем за известным в то время фокусником Лейстином Юмом. Жили они весьма открыто на площади Пале-Рояль в отеле того же имени. Тут завсегдатаем был известный Александр Дюма. Врал он увлекательно, заказывал ужины лукулловские, и поистине было очень занятно его слушать. Не бывав никогда в России, он говорил о ней, как будто был старожилом Петербурга… Он как будто присутствовал при кончине императора Павла I, говорил о каких-то тропах спасательных, нарочно поврежденных гр. Паленом… Дело окончилось тем, что граф повез его к себе в Россию, и на его счет он объехал нашу родину и написал пошлую книгу, отуманившую еще больше французов насчет нашего отечества, уснащая ее везде неправдой и пошлыми рассказами».

Понять ненависть русской богемы к Дюма трудно — не завистью же ее объяснять! Не нравилось, как пишет, Некрасов называл его слог «пестрым и вычурным» — видимо, читал в переводах, так как ни пестроты, ни вычурности у Дюма нет, и обвинить его скорее можно в излишней гладкости; Чехов считал, что в романах Дюма масса лишнего, и в 1890-х годах безжалостно сокращал его для издания Суворина (до этого Дюма издавал Смирдин — более-менее полно; традиция сокращать Дюма сохранилась и у советских переводчиков). Ну, игнорируйте, коли плох. Но «Современник» кусал его беспрестанно. Анненков: «В речи Дюма… каждая мысль — нелепая претензия и каждое слово — уморительное самохвальство. Это Хлестаков…» Белинский — критику В. П. Боткину: «Я уж не говорю о твоем protege А. Дюма: это сквернавец и пошлец, Булгарин по благородству инстинктов и убеждений, а по таланту — у него действительно есть талант, против этого я ни слова, но талант, который относится к искусству и литературе так же, как талант канатного плясуна или наездницы из труппы Франкони относится к сценическому искусству». (Боткин этого мнения не разделял.) За что? При чем тут Булгарин? Хорошо, вот журнал Булгарина и Греча «Сын Отечества»: «Носятся слухи о скором приезде сюда давно ожидаемого Юма и совсем неожидаемого великого (sic!) Дюма-отца. Первого приводят сюда семейные обстоятельства, второго желание людей посмотреть и себя показать, я думаю, второе еще более первого. То-то, думаю, напишет он великолепные impressions de voyage, предмет-то какой богатый! La Russie, les Boyards russes, наши восточные нравы и обычаи, ведь это клад для знаменитого сказочника, на целых десять томов остроумной болтовни хватит!.. Увидите, что слова мои сбудутся, напишет, ей-богу, напишет… а мы купим и прочитаем, да и не мы одни, и французы купят, немцы купят, да еще переведут, пожалуй! Впрочем, и с нами может случиться то же самое, и у нас найдется, чего доброго, аферист-переводчик, который передаст уродливым языком в русском переводе французские россказни о России».

До поры до времени мы «французские россказни» терпели. В 1800 году Жан Франсуа Жоржель дал довольно нейтральный отчет о путешествии, в 1809-м Жозеф де Местр в «Санкт-Петербургских вечерах» восхвалил порядок и крепостное право (но в частном письме замечал: «Взбреди — как это ни невероятно — российскому императору на ум сжечь Санкт-Петербург, никто не скажет ему, что деяние это сопряжено с некоторыми неудобствами… нет, все промолчат; в крайнем случае подданные убьют своего государя (что, как известно, нимало не означает, чтобы они не питали к нему почтения) — но и тут никто не проронит ни слова»). В 1812-м прибыла Анна де Сталь, высланная Наполеоном, выдала в книге «Десять лет изгнания» набор банальностей: «Народ этот создан из противоположностей… обычными мерами его не измерить…», назвала Россию идеалом, но жить в нем не захотела. В 1815-м приехал Дюпре де Сен-Мор, описал карнавалы, обычаи, пересказал страшные истории; в 1826-м драматург Жак Ансело издал «Шесть месяцев в России»: свод банальностей в оценках, но много фактов (Дюма его книгой пользовался). В 1829-м путешественник-масон под псевдонимом Жан Батист Мей в книге «Санкт-Петербург и Россия в 1829 году» описал народ, «деформированный порочным режимом», но эффект смягчила в 1834-м слащавая «Балалайка» женившегося на русской Поля де Жульвекура, а в 1839-м грянул гром — маркиз Астольф де Кюстин (1790–1857): его «Россия в 1839 году», выпущенная в мае 1843-го, уже 1 июня была запрещена Комитетом цензуры иностранной; запретили даже ругательный отзыв о ней Греча — не было такой книги! (Еще до выхода кюстиновской книги появился «Паломник» Виктора д’Арленкура, бывшего в России годом позднее маркиза: «все проникнуто варварством и деспотизмом», «ничто не подвержено гласности и обсуждению. Там не комментируют, а исполняют» — но лести у Арленкура было больше, и на него не так обижались.)

1 ... 112 113 114 115 116 117 118 119 120 ... 157
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. В коментария нецензурная лексика и оскорбления ЗАПРЕЩЕНЫ! Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?