Небо цвета лазурита - Айгуль Грау

– А вы откуда? – С детской заинтересованностью спросил гуру.

– Гамбург, Германия. – Как и следовало ожидать, немного спесиво отвечал Рихард. – У меня там фирма по логистике. – Лама Чова слушал очень внимательно, но по одному его виду было ясно, что он не разобрал ничего из сказанного.

– Фирма, фирма… – Эхом повторил единственное понятное слово. – А ты женат?

– Ха-ха-ха! – Немец схватился за живот от смеха и отсмеявшись повернулся к хозяину попросив еще две рюмки. – Попридержи коней, дед. А ты шустрый черт, я погляжу! Ну-ка выпей со мной, прежде чем такие вопросы задавать. – Хозяин принес рюмки, пару бутылок и налил Харше и ламе.

Видя, как ее священный учитель повеселел при виде выпивки, принцесса окончательно расстроилась. Буквально несколько часов назад она бродила по безлюдным окрестностям и готова была покрыть свою голову пылью по которой он ходил. Она чувствовала его мудрость, его перст, руководящий ее судьбой. Она вверилась ему полностью, и готова была сделать всё, чего он пожелает. Она чистила хлев и таскала на своих плечах мешки с цементом, медитировала и заучивала тексты, не спала ночами, представляя его как Будду на своей макушке, что излучает сотни тысяч лучей во все стороны света96. А теперь… Неужели ее готовность следовать всем его советам была столь поверхностной? Неужто только на словах она бы сбросилась со скалы, отдала бы свое тело тигру, пошла бы за ним по раскаленной лаве…Те бесплотные мечтания были лишь игрой фантазии? Что если он сосватает ее какому-то немцу и скажет – теперь ты должна жить с ним, даже несмотря на то, что ты даже не человек. И что он задумал? Разве не он сам ещё пол часа назад уверял отказаться от мирской жизни и следовать высшим путем. Разве не он говорил ей, что времени осталось так мало…

Прикинув все это, она решила – будь что будет. Жить ей осталось все равно меньше года. Стоит ли забивать себе голову долгосрочными планами. Она расслабилась и наконец в первый раз искренне улыбнулась сама себе. Увидев это, Рихард не договорив фразу заметил:

– Старик, врешь ты все. Не боится она меня.

– Это замечательно! Просто великолепно! – Всплеснул руками экспрессивный дед. – Впервые она не боится. – Он хлопал Харшу по плечу. – Я же говорил тебе – нечего мужиков бояться, а то придется тебе стать старухой-девственницей! – Он захохотал, осоловелый Рихард подхватил его смех, услышав перевод. – Это сама судьба привела тебя в наши края. Не зря я сегодня захотел выпить чаю в этом ресторанчике. Не зря.

– Я разведен, кстати. – Немец сально подмигнул принцессе. Тут она почувствовала, как чья-то рука тронула ее локоть. Она повернулась. Томас наклонился к ней и прошептал, прикрыв сбоку рот ладонью.

– Простите его, мы сегодня попали в такую заварушку, вот его и понесло.

– Какую заварушку? – Спросила Харша, забыв, что притворялась, что не знает английский.

– Я чуть не улетел со склона. Было реально страшно. Слишком сильно газанул и тут… В общем, сердце в пятки ушло. Они меня втроем вытаскивали вместе с мотоциклом. Мне кажется, он испугался за меня так же сильно, как я сам. Так-то он хороший человек, пока не выпьет. Просто стресс, все дела…

– Томас! – Прикрикнул Рихард шутливо. – Ты что у меня невесту отбиваешь? У тебя уже есть моя дочь, чего тебе еще надо? – И Томас поспешно выпрямился на своем стуле. Харша подняла рюмку и чуть пригубила. Губы обожгла прозрачная жидкость. Давно не пила, а лама Чова выпил уже три таких. – Так вот слушайте все, кто отвлекался. – Рихард обращался преимущественно к Харше. Язык его уже слушался плохо. – Мы тут решили с этим дедом, кто больше выпьет, тот загадывает желание. Если побеждаю я, то я выбираю его дочку. Возможно, заберу её с собой в Гамбург. Там посмотрим. – Он поднял в воздух руку с рюмкой, призывая всех ко вниманию. Камал при этих словах молодецки присвистнул, а Томас хлопнул себя по лбу с откровенным разочарованием. – Да, тут не пахнет правами женщин, но мы и не в Германии! – Он отчаянно и с каким-то надрывом расхохотался. Похоже, это было его болезненной темой. – А если выигрывает этот дед, хотя вряд ли, учитывая мой алкогольный опыт и его субтильность, то… – Камал опять присвистнул, словно болельщик на стадионе, – то…, – Замялся Рихард. – Что ты хочешь дедуля, за свой возможный выигрыш?

– Да я тебя порву как грелку! – Как пес зарычал лама Чова, с особенной уверенностью, которая бывает лишь у пьяных.

– Да, конечно, ты – Меня! – Распалялся немец, – Да ты не знаешь, сколько я выпил за свою жизнь! Твои жалкие победы и рядом не стояли.

– Я говорю тебе бледный пришелец, что обыграю тебя, чего бы мне этого не стоило.

– Да ты же сам хотел, чтобы я дочку твою замуж взял, это и было твоё желание.

– Но теперь не хочу, вот так. Я передумал. – Йогин поднял указательный палец вверх. – А за свою победу я хочу другого.

– И чего же?

– За свою победу я хочу – разговор! – Почти выкрикнул последнее слово лама Чова.

– Разговор? Какой разговор? С кем разговор? Хочешь, чтобы я только поговорил с твоей дочкой, а не брал ее… – он сделал многозначительную паузу, подмигнув Камалу, – замуж?

– С кем, этого я тебе пока не скажу. Если одержу победу, то ты должен мне разговор. Вот и всё. С кем и какой разговор, скажу позже. Согласен? – Старик протягивал руку немцу.

– Ну что ж, обычный разговор, в обмен на дочку. Как тут не согласиться. Ох уж эти средневековые обычаи. – С каким-то плохо скрываемым удовольствием заметил Рихард. Камал разбил рукопожатие, знаменуя начало пари.

Чтобы уравнять состояние перед состязанием, Рихард настоял, чтобы старик выпил еще три рюмки, ибо уже не помнил точное количество выпитого. Хозяин радовался выпавшей удаче и крупному заработку, Харша с тревожным любопытством наблюдала весь этот цирк, Пхубу сел к столику в пол оборота стараясь их не замечать, а Камал и Томас завели свой отдельный разговор. Индус до последнего не хотел сдавать свои вожжи ответственного по развлечениям, и обратив внимание как заскучал второй путешественник, начал задавать настойчивые вопросы, в надежде, что внимание к своей персоне может порадовать Томаса.

Они пили рюмка за рюмкой некрепкую тибетскую самогонку. Видя, во что постепенно превращается его тесть, Томас поднялся и шепотом попросил бармена разбавлять приносимый алкоголь. Харша смотрела на Рихарда уже не с отвращением, а с жалостью. Азартная страсть, с которой он рисковал внезапной остановкой сердца лишь для того, чтобы потешить свое самолюбие, превращала его в ее глазах в горделивого карлика духа. А ведь то был обычный человек. Как забыла она о пороках общества, общаясь лишь с монахами, видя их целомудренную чистоту. Видать из-за того и поддалась мирским страстям, обещающим счастье земное. Ведь все, кто не отдал себя служению наивысшему, так или иначе и есть этот Рихард. И даже Церин. Может сейчас не такой, но станет таким. А как же тот толстяк? Он спросил ее. Тот толстяк, что был на службе у нее дольше, чем она знала Селдриона. Ещё до того, как спасла Владыку от яда, а тот в обмен пообещал ей любое желание. Прямо как сейчас. Любое желание. Аймшига пригрел Сафала, поручив ему приглядывать за Харшей. Помогать ей. И сколько лет он с преданностью верного пса защищал, охранял её. Думала, что они друзья. Но даже если Аймшиг делал всё не по своей воле, то важно ли это? Главное делал. Скрепя зубами исполнял все её просьбы, даже больше. Проявлял инициативу. Ведь он сам пошел в комнату Марианны, чтобы забрать амриту. Рисковал быть убитым охраной или самим Владыкой. Ведь решил тогда, что этот поступок сможет защитить её от расправы отца. Значит не всё делал за деньги. Значит даже Аймшиг способен на благородство. А она перечеркнула последним его поступком их многолетнюю дружбу. Оставила в прошлом заслуги. Привязанность сменяется гневом… Вот именно! И кто может гарантировать, что сделай Церин нечто претящее ей, и очередная привязанность не обернется отторжением. Кто знает… А она поставит на кон своё счастье всех следующих жизней. Обменяет слиток золота на фантики. Какая-то дешевая лотерея получается. И гнев сменится привязанностью… Она взглянула на Рихарда. Может вообще вся эта история лишь очередной урок, преподанный гуру? Когда незнакомец поднял тост в её честь часом раньше, разве не искривляла ее губы гримаса отвращения? И вот она уже сидит и размышляет о том, что же заставляет человека так много пить? Она представила себя на месте немца. Просто немыслимо! А ведь возможно он просто болен. Так же болен как та собака, как Джолма. Болен своей несчастностью, болен своим одиночеством. Ей страшно захотелось поговорить с ним, выяснить причину этой раны. Действительно ли все так, как говорил Томас? Только лишь из-за происшествия пьет Рихард? И стало вдруг стыдно, ужасно стыдно, за то отвращение, что она испытывала к нему, за то показушное презрение и высокомерие. Разве будешь ты бить больного горячкой, если он в бреду своем обозвал тебя последними словами? Разве станешь распаляться, желая отомстить немощному? И Харша вновь ощутила то теплое чувство, что в последнее время так часто накатывало на неё. В текстах говорилось – возлюби всех существ, ведь они были твоими матерями, отцами, братьями и сестрами в бесконечных скитаниях в сансаре. Но она никогда не могла этого понять. Эти слова оставляли её сердце безучастным. В своей семье она была в гладких отношениях только с матерью, и то лишь до определенного возраста. Поэтому такой подход с ней не работал. Ведь она не Марианна, которая ради своих родителей даже Селдриона могла бы бросить. Но теперь, глядя на Рихарда, она поняла, что можно возлюбить всех существ и наоборот. Как мать любит свое дитя. Ведь сейчас у неё не осталось никаких рамок, чтобы считать себя нагини, женщиной или считать его человеком, мужчиной. Был лишь несчастный ребенок и мать, что изо всех сил желает ему добра, которая ищет в своей голове хотя бы одно нужное слово, способное утешить, дать силу, направить прочь от страданий. Как-то она хотела стать матерью Тулку. Но то ведь было совсем другое. Сейчас прежнее желание показалось ей окрашенным гордостью. Она хотела гордиться. Хотела самого лучшего, самого ценного ребенка, чтобы и дальше тешить свое эго. А что, если твой ребенок такой? Другой? Бандит или алкоголик. Вот он сидит здесь. Уставший от жизни, старый, морщинистый. И лишь по своей болезни забывает, что ты его мать, и смотрит с похотью. Бедное дитя в бреду горячки…