Вариации для темной струны - Ладислав Фукс

не пришел конец… Вспомнил я и убийцу — единственное, что было глупостью, представлением Руженки. Она вот-вот должна принести ужин и в первый раз появиться в этом своем новом зеленом халате.

— Над чем ты смеешься, — спросил он меня, и мне показалось, что тоже улыбнулся, — ты голоден?

Это был почти глупый вопрос, но тем более удивительный — я пожал плечами и стал смеяться, пускай хоть и в душе. Он смотрел на меня с приветливым интересом, дружески и заговорил, комедия начала разворачивася. Я посмотрел на него как маленький мальчик и старался выглядеть тоже как можно приветливей.

— Тебе придется навести порядок в своей комнате, — сказал он довольным голосом. — Когда мы будем делать ремонт, произведем в квартире кое-какие изменения. Что тебе не нужно — выбросим. Каким цветом ты хочешь, чтобы покрасили тебе комнату?

Это уже был более умный вопрос, потому что имел какой-то смысл. Я вспомнил о переменах в квартире, которые он уже когда-то делал, когда-то давно, после возвращения от дедушки, вспомнил вещи, которые он выбросил, портрет государя императора и канцлера Меттерниха, резной стул с ангелочками… Я только пожал плечами.

— Мне все равно, в какой цвет вы покрасите мою комнату, — сказал я как можно приветливей, но все еще как маленький мальчик, — хотя мог бы еще об этом подумать.

— Было бы красиво в розовый, — сказала вдруг мать; словно вернулась к нам из другого мира, и подняла глаза от скатерти. — Розовый или охра, чтобы было достаточно света.

Мне пришло в голову, что бы было, если бы я сказал покрасить в зеленый, и усмехнулся в душе. Когда же у Руженки будет готов ужин и она придет, думал я, когда же она наконец появится здесь в своем новом зеленом халате, — я просто не мог этого дождаться. Она делала сегодня тот же крем из желтков по рецепту с завода, но кто будет его есть, подумал я, ну, немного я, пожалуй, съем. Тут в передней пробило половину восьмого, и я вспомнил опять Артура Якобсона. Без десяти минут полвосьмого, пронеслось у меня в голове, он покидает Прагу, от этого мне стало грустно, но я не подал вида, я посмотрел на люстру.

— Если ты хочешь розовую комнату, пусть будет так,— пожал он плечами, — я бы на твоем месте предпочел голубую. Но ты можешь выбрать и какой-нибудь приятный желтый цвет. От него тоже светло. Так что же ты думаешь?..

Последний вопрос снова показался мне глупым и тем более удивительным — не думал я ничего. Приятный желтый цвет или голубой ~ меня от этого не убудет. Я только думал, пусть себе развлекаются, все уже и так было ясно, ясно как белый день. Я уже собрался открыть рот, чтобы предложить ему или просто сказать, что зеленый тоже, как в передней что-то зашумело. Сомнений не оставалось — Руженка вышла из кухни и несла еду. Я приковал взгляд к дверям и с напряжением ждал, когда они откроются.

Двери открылись, и в них появилась блестящая зеленая рыба. На плавнике, возле плеча, она несла поднос с тарелками и блюдом.

Мать посмотрела на нее и улыбнулась, казалось, халат ей нравится. Он посмотрел на нее спокойно, и на его лице не дрогнул ни один мускул. Когда Руженка молча ставила тарелки и блюдо на стол, она окинула меня взглядом и шутливо улыбнулась. Я опустил голову и прикусил губу. Потом она ушла и мы стали ужинать. На ужин было жареное мясо с жареной картошкой и маринованныси овощами.

— Как школа? — спросил он приветливо, почти дружески.

— Хорошо, — сказал я, — идет как по маслу.

— А музыка, — спросил он и положил себе мяса, — упражняешься или тебе это надоело?

— Упражняюсь и не надоело, — сказал я,— как раза сегодня у меня был урок.

— А умеешь уже играть «Аппассионату?» — засмеялся он и взял еще мяса.

— Это еще рановато, — отсутствующим голосом сказала мать.

— Почему, — возразил я, — как раз сегодня учительница стала мне показывать. Объяснила даже, что значит это слово «Аппассионата», — улыбнулся я.

— Так ты старайся, — сказал он удовлетворенно и взял еще мяса из блюда, — вот приедет к нам пани Лани, и ты сможешь для нее сыграть. Хотя бы «Аппассионату»…

Я ел и при этом посматривал на потолок вокруг люстры. Последнее — про Илону Лани и «Аппассионату» — тоже имело какой-то смысл, но советы, чтоб я учился, были бессодержательное и пустое толчение воды в ступе — я в душе смеялся. Уже половина восьмого, сказал я себе, поезд с Артуром Якобсоном, наверное, отошел через Венгрию и Югославию во Францию, но виду не показал. Потом в передней опять зашуршало, открылись двери, и большая блестящая зеленая рыба появилась во второй раз.

Она несла на плавниках компот и кофе. Я думал, что она несет свой крем из желтков.

— Сейчас принесу, — засмеялась она, — ведь самое лучшее подают в конце.

Он смотрел на нее опять молча, на его лице не дрогнул ни один мускул. Только мать ласково кивнула ей головой, Руженка как бы невзначай улыбнулась мне и ушла.

Мы доели мясо, а также жареный картофель и овощи — последнее он не ел, мать собрала посуду и поставила ее на край стола. Он смотрел на меня, смотрел, как я ем компот, и дружески улыбался.

— Не вишневый ли это компот? — спросил он, желая видно, показать, что знает, что я не ем вишневого компота, опасаясь вареных червей.

— Из абрикосов, — ответил я, как только мог приветливее, — может, здесь прибавлен какой-нибудь майоран, какие-нибудь крепкие душистые коренья, — улыбнулся я и прикусил губу.

— Майоран в компот не кладут, — сказала мать.

— Так ты подумай еще о своей комнате, — сказал он, отставляя чашку с кофе, — после воскресенья начнем ремонт. И немного разбери свои вещи, — сказал он почти бодро, — что тебе не нужно, выброси.

Я кивнул, как ангел, — что не нужно, выброшу! — и посмотрел на люстру. Артур Якобсон уже, наверное, проехал туннель за вокзалом, уже едет к Пльзену, в Париж. Потом я подумал, что едет не к Пльзену, а совсем в противоположную сторону, окружным путем черев Венгрию и Югославию, едет через Чешский Брод и Кёльн.