Маледикт - Лейн Робинс

Когда его ввели, в камере воцарилась тишина. В дорогой одежде, с напомаженными волосами, Маледикт явился словно из другого мира. Обычно осужденные аристократы встречались с Дамастесом, начальником тюрьмы, и отдавали ему ценные вещи за то, чтобы сидеть в отдельной камере, пить чистую воду, есть хлеб без плесени. Но Эхо оттолкнул Дамастеса, не обращая внимания на алчные взгляды, которые тот бросал на дорогое платье Маледикта, и запихнул юношу в общую камеру. Лязг и грохот тяжелой двери разбудили тех, кто научился осторожности, а прочих заставили вздрогнуть во сне. Сердце Маледикта опять совершило кульбит: через железные кольца с долгим клацающим звуком протянулись цепи; за спиной опустился деревянный засов. Его заперли. Во рту у Маледикта пересохло.

Две женщины, сгорбившиеся в углу, отвели глаза и попытались закрыть лица рваными платками. Сидевший рядом с ними мужчина поднялся: на голых руках темнели татуировки рекрута, пережившего войну на Ксипосе. Он явно ненавидел знать, которая использовала его — и вышвырнула за ненадобностью. Маледикт опасливо оглядел мужчину.

— А ты даже выше, чем мой Джилли, — сказал он. Колеблющийся свет факела пробивался сквозь дверную решетку, бросая в камеру красноватые отблески.

— А ты одет для удовольствий, а не для тюрьмы, — отозвался громила голосом не менее хриплым, чем у Маледикта. — Вот эти блестящие пуговички, и вон та булавка для галстука… Надеюсь, ты не против поделиться?

— Против, — отозвался Маледикт. Рука изнывала по мечу. Но ведь когда он был Мирандой, он нападал на взрослых мужчин без всякого оружия, не считая палки. Впрочем, даже Миранда, ополоумевшая от голода, спасовала бы перед этим парнем.

Любитель блестящих пуговичек стал наступать, вытянув мясистые руки, и Маледикт рассмеялся. Схватив охапку жесткой соломы, он прыгнул навстречу, ткнул самодельным оружием в глаза противника и вывернулся. Громила хрипло завопил.

— Ты слишком жирный и неповоротливый, — проговорил Маледикт.

Он мгновенно развернулся на месте, чувствуя, что к драке присоединяются другие узники, желающие расквитаться с аристократией или просто привлеченные возможностью легкой наживы — на новеньком добра хватало, чтобы заплатить тюремщикам выкуп и отдать долги.

Где-то в глубине сознания Миранды поселилась паника. Миранда хорошо знала, что случается с девушками, которых побеждают, валят с ног; но тут Ани распахнула крылья, и Маледикт заставил свою волю отступить, позволив Ее голоду всецело завладеть им.

Он потянулся к громиле, что молотил кулаками спертый воздух, схватил его за ворот рубашки и прокусил кожу на шее. Громила рухнул на пол, стал выть, хватаясь за окровавленное горло. Ани выплюнула мелкие клочки кожи, и те затерялись под ногами.

Остальные заключенные на миг замерли в нерешительности, и Ани улыбнулась им кровавой улыбкой. Сидевшие в углу женщины что-то лепетали, наверно, молились — Маледикт не мог разобрать. Ани втянула в легкие воздух, отвратительные испарения комнаты, смерти, затаившейся в углах, — и выплюнула. Черная пена поднялась на полу в том месте, куда плюнул Маледикт, брызнув в лица заключенным.

— Чтоб вы сгнили, — проговорил он. — Чтоб вы все сгнили. Они попятились, хватаясь руками за лица, вытирая плевок, словно он жег их.

Глотка Маледикта чесалась, как будто его слюна была ядовитой. Он потянулся к кадке, разогнал пленку и зачерпнул снизу более чистой воды. Там, где его губы коснулись ковша, металл почернел; Ани пускала по его телу волны жара.

— Что тут происходит? — раздался от двери голос тюремщика; по-хозяйски зазвенели ключи. Тюремщик заглянул в камеру и увидел, что громила воет, лежа на полу. Маледикт с минуту тупо смотрел на Дамастеса, вспоминая светские манеры, которые бушующая Ани задвинула своими крыльями.

— Он хотел, чтобы я поделился вещами, которые приберегаю для вас, — ответил Маледикт, оправляя расшитые каменьями манжеты, жилет с драгоценными пуговицами, камзол из первосортного сукна.

— Вам не следует здесь находиться. Среди таких, как они. Вы же знатная особа, — проговорил Дамастес. — Знатная, — он еще раз протяжно произнес это слово, глядя на Маледикта сверху вниз, чтобы смутить его взглядом. Глаза у начальника тюрьмы были оттенка грязного шифера и странно мутноватые, волосы — блекло-коричневые, словно его произвела на свет не женщина из плоти и крови, а каменистая, глинистая почва.

— Мне тоже так казалось, — отозвался Маледикт. — Не перебраться ли нам в ваш кабинет? Быть может, послать на Дав-стрит за вином? Вода тухлая. — С каким трудом давалась юноше эта беспечность!

Начальник тюрьмы оценивающе оглядел Маледикта.

— Да, давайте обсудим ваше положение. — Дамастес кивнул насмешливо — Маледикту самому нечасто удавалось кивком выразить такую степень презрения — и жестом пригласил юношу покинуть общую камеру.

Как только Маледикт переступил порог, по обеим сторонам двери возникли охранники и зашагали следом, демонстрируя, что Дамастес не только жаден, но еще и осмотрителен.

«Опять вмешался проклятый Эхо», — подумал Маледикт. Вряд ли начальник тюрьмы столь же осторожен с остальными своими знатными постояльцами. Что-то в последнее время Эхо слишком исправно создает Маледикту проблемы. Шагая по узкому коридору, юноша не обращал внимания ни на каменные стены, ни на сырость; его мысли были поглощены сладостными мечтами об убийстве Эхо. Пальцы сжимались на воображаемой рукояти. На миг воспоминания о мече сделались такими острыми, почти материальными, что Маледикт ощутил тяжесть нетерпеливого клинка, почуял терпкий запах стали в прогорклом воздухе.

Маледикт споткнулся, когда рука его вместо верного металла оперлась на пустоту.

— Пошевеливайся, — скомандовал охранник, намеревавшийся пнуть Маледикта. Юноша увернулся от небрежного пинка и поднял взгляд на неровные ступени, по которым его спихнули вниз всего час назад.

Начальник тюрьмы принимал посетителей и квартировал в таких же камерах, только стены между ними были выломаны, чтобы помещение казалось попросторнее. Узкие незарешеченные окна выходили на прилегающую улицу, но для побега не годились. По всей комнате — на комодах, стульях, столах — грудами, точно в ломбарде, где давно не проводилась ревизия, лежали вещи, доставшиеся Дамастесу от осужденных аристократов. Мелкие драгоценные камни рассыпались на туалетном столике красного дерева; сверкая словно вода, они растекались по полуоткрытым ящикам. В комнате было не протолкнуться из-за множества изящных стульев — они стояли, лежали, торчали кверху гнутыми золочеными ножками, похвалялись бархатными подлокотниками и пышными сиденьями. В самом центре громоздился письменный стол с доброй полусотней ящичков, весь заваленный бумагами. Из-за груды мохнатых от пыли книг выглядывал краешек камина.

Маледикт непринужденно наклонился и подобрал с пола карманные часы — их там была целая куча. Лазурные паруса, перламутровый корабль, эмаль на позолоте. Взмахом руки Маледикт заставил цепочку скользнуть сквозь пальцы, словно живую змею.

— Сядь, — приказал начальник тюрьмы.