История Великобритании - Кеннет О. Морган

С того времени истинной основой успеха Уолпола стало считаться искусное использование влияния и даже подкупа. Стабильность, которой отмечен тот период и которая отделяет его от политического хаоса предыдущих лет, с этой точки зрения представляется естественной кульминацией сил, работающих в пользу этого человека у власти. Усиление влияния правительства в результате войн и в особенности гигантская машина, созданная для управления новой финансовой системой, неизбежно привели к формированию новых патронатных отношений. Кроме того, огромное желание послереволюционных правительств добиться работоспособного большинства в Палате общин давало сильный стимул для использования такого патроната в целях управления Парламентом. Этим объясняется появление значительной по численности и более дисциплинированной «партии двора и казначейства», способной перекинуть мост через давнюю пропасть между монархией и Палатой общин и ознаменовавшей новую эру гармонии между исполнительной и законодательной властями. Это привлекательная теория, однако не все ее положения надежны, а выводы неизбежны. Используемые Уолполом принципы манипулирования отнюдь не отличались новизной. По крайней мере со времен Карла II они применялись сменявшими друг друга министрами для создания и поддержки значительной придворной партии в Палате общин. Непотизм и карьеризм, не говоря уже о широко распространенных проявлениях коррупции, отмечали время правления королевы Анны в той же степени, как и время правления ее наследников. Разумеется, в некотором смысле в мирные годы властвования Уолпола необходимость в масштабной системе патроната снизилась. Правда и то, что и Уолпол, и сменивший его Генри Пелэм были ловкими манипуляторами, сплотившими придворную партию в особенно эффективный инструмент контроля. Но для создания классической парламентской системы в Англии георгианской эпохи было необходимо нечто большее, чем простой патронат.

Это не ставит под сомнение неподражаемые личные таланты Уолпола. Как царедворец он несравненен. Его манипулирование королевой и (отчасти с помощью последней) королем являло собой непревзойденную смесь лести, умасливания и угроз, что ярко описано в мемуарах лорда Харви, имевшего достаточно возможностей наблюдать за всем этим в качестве близкого друга королевы. Но удачливые царедворцы также не были чем-то новым. Более удивительной выглядит комбинация талантов, позволившая Уолполу с таким же мастерством управлять членами Парламента. Его решение остаться в Палате общин после назначения на должность первого министра в данном отношении оказалось в определенной степени решающим. Если ранее министры традиционно перемещались в Палату лордов, то Уолпол счел необходимым остаться в нижней палате, в конечном счете контролирующей финансовые рычаги управления. Как оратор он был довольно груб (что не всегда являет собой недостаток), искусен и очень результативен. Его отличала выдающаяся способность оценивать и проводить в жизнь взгляды типичного сельского джентльмена. Но важнее всего была проводимая им политика, которая кардинально отличалась от узкопартийной программы его более старших коллег-вигов. Желание Уолпола избегать обострения застарелых конфликтов особенно ярко видно в его отношениях с Церковью. Акт о возмещении подтвердил свободу вероисповедания для диссентеров и даже в определенной степени их участие в управлении на местном уровне. Однако серьезные попытки разрушить принцип монополии Англиканской церкви не были предприняты, а отмена актов о присяге и корпорациях произошла только в следующем столетии. О масштабных изменениях в других сферах, таких, как корпорации, университеты, или, наконец, о переменах в самом Парламенте серьезные разговоры также не заводились. Новая политика вигов, направленная на мир с Францией, при Уолполе превратилась в политику мира со всеми, что позволило получить бесценное преимущество низкого налогообложения. В теории доминирование вигов оставалось таким же неоспоримым, как и прежде. На практике же Уолпол тонко трансформировал базу ганноверского режима. Политика принуждения уступила место политике консенсуса; стремление к установлению монопольной олигархии сменилось менее вызывающим, но в то же время более надежным стремлением к созданию правящей коалиции, открытой для тех, кто готов на словах выразить верность весьма размытым «принципам революции».

Даже без Уолпола ганноверский режим оказал бы в итоге важное влияние на характер проводимой политики. Даже если говорить только о коррупции, главной здесь была не новизна манипуляций Уолпола, а скорее масштаб системы патроната. До 1714 г. неуверенная или непоследовательная политика со стороны Двора делала чрезвычайно сложными расчеты как для выдвиженца-карьериста, так и для его патрона. И торговцам мандатами от небольших городов на вершине избирательной пирамиды, и скромным сборщикам акцизов или муниципальным советникам у ее основания было неясно, где располагаются источники наживы и власти. Неустойчивость партийной политики во времена правления королевы Анны в значительной мере определялась вызванными данным обстоятельством колебаниями. После 1715 г. эта проблема была разрешена более чем для целого поколения с помощью простого и важнейшего фактора общественной жизни. Как Георг I, так и Георг II отказывались назначать тори своими министрами, и, за исключением кратковременной широкой администрации 1743 г., создание которой было обусловлено неустойчивостью, вызванной падением Уолпола, партия тори на протяжении более чем сорока лет оставалась изолированной в политической пустыне. Парадоксальным образом эта опала обеспечила стабильность правительства. Тори при Дворе являлись в первую очередь придворными, хотя перспектива постоянного нахождения в стороне от власти и выгоды многим казалась невыносимой. Однако «виггизм» Уолпола был весьма нетребовательным, и многие выходцы из семей, ранее поддерживавших тори, без труда присягали его принципам. В первую очередь это утверждение верно по отношению к тем, кто в поисках выгоды или инстинктивно тяготел к придворной политике. К 30-м годам XVIII в. избирательные округа Корнуолла, в начале века поделенные между вигами и тори, стали надежным оплотом вигов. В Палате лордов лишь немногие пэры оставались верны своим соратникам-тори в Палате общин, несмотря на то что в 1712 г. под руководством Харлея тори получили в ней большинство. Изменение было не внезапным или ярким, но устойчивым и продолжительным, и множество важных политических имен XVIII столетия было вовлечено в этот процесс, включая семьи Питтов и Фоксов.

Нет сомнений в том, что стабильность политической сцены при Уолполе и Пелэме была главным достижением ганноверского режима; в то же время важно не преувеличивать ее масштаб. Политическая жизнь времен правления Георга II не сводится только к апатии, с которой она часто ассоциируется. В частности, ценой того, что Ганноверская династия идентифицировала себя с политикой вигов, пусть и не с совсем чистым «виггизмом», стало прочное отчуждение со стороны семей несгибаемых «сельских» тори. Эти семьи, хотя из них и редко выходили политики первой величины, поддерживали устойчивость оппозиции и служили важной точкой притяжения для других элементов, потенциально враждебных проводимой политике. Они делали сложной и малоприятной жизнь тем своим соратникам, кто изменял их делу. Например, когда граф Гауэр, один из аристократических лидеров тори, встал на сторону Генри Пелэма, результатом всеобщих выборов 1747 г. стали беспрецедентные по своему накалу беспорядки в родном для Гауэра графстве Стаффордшир. Безусловно, графства были основной базой тори. Фригольдеры с доходом от 40 шиллингов, особенно из графств Центральной и Западной Англии, а также Уэльса, — сельский электорат — оказывали им постоянную и даже растущую поддержку. Кое-где они являлись влиятельной, если не доминирующей силой. Проторийская позиция Англиканской церкви в некоторой степени была размыта неослабевающим финансовым ручейком из лагеря вигов, однако один из важнейших церковных питомников — Оксфордский университет оставался верен джентри-англиканам, к тому же сильный интерес Церкви в этом деле поддерживался благодаря влиянию кланов тори на внутрицерковные дела. В крупных городах также имелся многообещающий резерв для оппозиции режиму. В частности, в Лондоне, Бристоле, Норвиче и Ньюкасле сохранялась длительная традиция участия масс в политических делах и было много горючего материала, готового воспламениться по призыву тори. Система, выстроенная Уолполом, опиралась на слишком широкий фундамент, чтобы относиться к ней как к узкой олигархии, однако, учитывая то, что значительная часть землевладельцев и духовенства, а также большое количество представителей средних и низших классов находились в оппозиции к ней, стабильность той эпохи является скорее условной, чем реальной.