Святилище - Кейт Мосс

Он подвинул кресло, чтобы ей было удобнее сесть, потом отошел и повернулся к ней лицом, заложив руки за спину. Теперь Леони видела, что он сжимает что-то в пальцах. Письмо.

— Что это? — спросила она, съежившись и ожидая самого худшего. Что, если мсье Констант, не пожалев сил и умения, вызнал ее настоящий адрес и написал прямо к ней? — Это письмо от маман? Из Парижа?

Странное выражение скользнуло по лицу Анатоля, как будто он только сейчас вспомнил о чем-то, выпавшем из памяти, но оно быстро прошло.

— Нет. То есть это письмо, но я сам его написал. Тебе.

В ее груди вспыхнула надежда, что все еще может кончиться хорошо.

— Мне?

Анатоль пригладил ладонью волосы и вздохнул.

— Я оказался в неловкой ситуации, — сказал он тихо. — Мне надо поговорить с тобой о деле, но, когда доходит до разговора, мне становится стыдно перед тобой и я не нахожу слов.

Леони рассмеялась.

— Такого я и вообразить не могу, — сказала она. — Чтобы ты меня стеснялся?

Сказано это было в шутку, но при виде мрачного лица Анатоля улыбка застыла у нее на губах. Она вскочила с кресла и бросилась к брату.

— Что случилось? — вскрикнула она. — Что-то с маман? С Изольдой?

Анатоль покосился на письмо, зажатое в руке.

— Я взял на себя смелость доверить признание бумаге.

— Признание?

— В нем то, о чем я должен был — мы должны были давно сказать тебе. Изольда бы так и сделала, но я считал, что знаю лучше.

— Анатоль, — крикнула она, дернув его за локоть, — скажи, что?..

— Лучше ты прочитай спокойно, — сказал он. — Положение стало еще намного серьезнее, и я должен уделить ему все внимание. И надеюсь на твою помощь.

Он высвободил локоть из маленькой руки сестры и сунул ей письмо.

— Надеюсь, ты сможешь простить меня, — проговорил он дрогнувшим голосом. — Я подожду снаружи.

И, не прибавив ни слова, он быстро прошел к двери, открыл ее рывком и скрылся.

Стукнула закрывшаяся дверь. И снова тишина.

Леони ошеломленно и с жалостью смотрела ему вслед. Брата явно что-то мучит. Опустив взгляд на конверт, она прочла собственное имя, выписанное черными чернилами элегантным почерком Анатоля — почерком романтика.

Моя дорогая малышка Леони…

Ты всегда сердилась, что я обращаюсь с тобой, как с ребенком. Даже когда ты еще носила короткие юбочки и бантики, а я страдал над уроками. На этот раз ты вправе сердиться. Потому что завтра вечером, в сумерках, я встречусь на поляне в буковом лесу с человеком, который готов на все, чтобы погубить нас.

Если удача отвернется от меня, я не хочу, чтобы ты осталась без ответов на те вопросы, которые, конечно, задала бы мне. Каков бы ни был исход дуэли, я хочу, чтобы ты знала правду.

Я люблю Изольду душой и телом. Это ее имя было написано на могиле, у которой ты стояла в марте, — то была ее отчаянная попытка — наша попытка — скрыться от злобы мужчины, с которым у нее была короткая связь. Она быстро осознала, как ошиблась. Распространить известия о ее смерти и изобразить похороны — мы не нашли другого средства скрыться от тени, под которой она жила.

Леони попятилась и ощупью нашла кресло. Медленно опустилась в него.

Признаться, я ожидал, что ты разоблачишь наши уловки. Все эти тягостные месяцы весной и в начале лета, и даже в то время, когда меня осыпали газетными нападками, я все время ждал, что ты сорвешь маску и разоблачишь меня, но я слишком хорошо сыграл свою роль. Ты, такая прямодушная и честная в своих намерениях, могла ли заподозрить, что мои стиснутые губы и ввалившиеся глаза — не последствия разгульного образа жизни, а признак горестной тревоги.

Должен сказать, Изольда никогда не хотела тебя обманывать. С тех самых пор, как мы приехали в Домейн-де-ла-Кад и она узнала тебя, она готова была положиться на твою любовь ко мне — и надеялась, что со временем ты полюбишь и ее как сестру — и не сомневалась, что ради этой любви ты забудешь о строгих моральных принципах и поддержишь наш обман. Я не соглашался с ней.

Я был глупцом.

Сейчас, когда я пишу это письмо, может быть накануне последнего дня моей земной жизни, я признаюсь, что самый большой мой недостаток — это трусость, нравственная слабость. И это далеко не единственный мой недостаток.

А все же были эти чудесные недели здесь, с тобой и с Изольдой, среди мирных садов и тропинок Домейн-де-ла-Кад.

Это еще не все. Последний обман, и я молюсь, чтобы в твоем сердце нашлось если не прощение, то хотя бы понимание. В Каркассоне, пока ты невинно разгуливала по улицам, мы с Изольдой обвенчались. Теперь она — мадам Верньер, твоя сестра по закону, как и по любви.

И еще, я стану отцом.

И в тот самый счастливейший из дней мы узнали, что он нас нашел. Вот истинная причина нашего внезапного отъезда. Тем же объясняется болезнь и слабость Изольды. Но при ее слабом здоровье она не выдержит такого напряжения нервов. Дело должно решиться окончательно.

Обнаружив, что похороны были поддельными, он каким-то образом выследил нас сперва в Каркассоне, а теперь и в Ренн-ле-Бен. Вот почему я принял его вызов. Это единственный способ покончить с этим раз и навсегда.

Завтра вечером я встречаюсь с ним. Я прошу твоей помощи, малышка, я уже не первый месяц полагаюсь на твою помощь. Совершенно необходимо, чтобы ты помогла скрыть дуэль от моей любимой Изольды. Если я не вернусь, то поручаю тебе свою жену и сына. Права владения на дом обеспечены.

Твой любящий и преданный брат

А.

Руки Леони упали на колени. Слезы, которые она силилась сдержать, тихо покатились по щекам. Она оплакивала обман и непонимание, разделившие их. Она плакала по Изольде, и от обиды за их с Анатолем обман, и от стыда за свой обман — пока не выплакала все.

Через несколько — не дней — часов он погибнет.

Она бросилась к окну, распахнула рамы. После ослепительного утра к полудню натянуло тучи. Все было тихо и глухо под слабыми бледными лучами солнца. Осенний туман плавал над поляной и между деревьями, окутывая мир обманчивым спокойствием.

Завтра в сумерках…

Она взглянула на свое отражение в высоком окне библиотеки, подумав, как странно, что все осталось с виду тем же, так изменившись. Глаза, лицо, подбородок, рот — все на том же месте, как и тремя минутами раньше.

Леони вздрогнула. Завтра Туссен, канун дня Всех Святых. Ночь ужасающей красоты, когда истончается занавес между добром и злом. Время, когда все возможно. Время, отданное демонам и злодеяниям.

Нельзя допустить этой дуэли. Ее дело — предотвратить поединок. Нельзя допустить, чтобы эта ужасная игра продолжалась. Но сквозь лихорадочно мечущиеся в голове мысли Леони понимала — все бесполезно. Анатоль уже решился, и его не остановить.