Победитель, или В плену любви - Элизабет Чедвик (Англия)

— Твое предложение выйти за тебя замуж еще в силе?

Итак, слова вылетели, упав между ними, как камни, создав барьер, из-за которого она не могла больше говорить.

Александр держал кости на ладони.

— Почему ты спрашиваешь? — Его лицо ничего не выражало.

— Просто, если да… Я согласна.

— Спросила бы ты меня сегодня, если бы не Удо ле Буше?

— Да, — сказала она и покраснела, так как от признания ей стало не по себе, а его лицо опять стало бесстрастным. — Я бы спросила. Это у меня в мыслях уже несколько недель… И… и всегда было в моем сердце. Если твое предложение в силе, то я бы хотела, чтобы Харви обвенчал нас перед свидетелями настолько быстро, насколько возможно.

Кости полетели в воздух и упали на плитку камина. Александр смотрел на нее, сжав кулаки на коленях, и дышал быстро и часто.

— Если мое предложение в силе, — хрипло произнес он. — Женщина, ты с ума сошла? Я был уверен, что ты откажешь.

Она протянула руки к косе и вытащила ленточки, встряхнула волосы, рассыпав их по плечам бронзово-каштановым водопадом. Это было символическое движение, потому что только один мужчина может видеть распущенные волосы женщины — тот, который делит с ней постель и жизнь. Он преодолел расстояние между ними, чтобы дотронуться до этих струящихся локонов, взял ее лицо в ладони и поцеловал ее.

Она мягко вздохнула и потянулась к нему. Их тела слились в объятиях и тесно прижались друг к другу. Приветствия губ становились отчаянными поцелуями, изменяя ритм дыхания, обрываясь для глотка воздуха. Его ладонь скользнула по ее груди и талии, вторая сжимала ягодицы, он толкнул ее себе на колени. И Манди, имея уже опыт, сильно нуждаясь в этом, запустила пальцы в его волосы и стала извиваться на его вздувавшемся паху.

Он дрожал от ее прикосновений и стонал. Она сжала губы от удовольствия и почувствовала нарастающую чувственную теплоту в глубине своего тела. Прошло много времени с тех пор, как они виделись с Иоанном, и она получала такое удовольствие от встречи. Только сейчас она поняла, насколько она голодна. И, конечно же, Александр должен быть голоден, если только то, что он холостяк — правда. Наверное, она не должна извиваться сильно. Возможно, он остановится, если она скажет.

Александр думал о том же и испытывал свою совесть сомнениями. Одна проблема тянет за собой другую, как в тумане думал он, когда она прижималась к нему, придумывая почти нестерпимые движения. Он поморгал, закрыл глаза и переборол себя через мучительное удовольствие. Так наверное, поступал Харви. Быстрая связь на полу, с одеждой, сброшенной, чтоб не мешать пути, — и ничего, кроме щекотливых воспоминаний в будущем.

— Подожди, — отдуваясь, прошептал он и схватил ее бедра, пытаясь остановить. — Нет, Манди, нет.

Она выпрямилась и посмотрела на него, ее лицо горело, а серые глаза с поволокой были похожи на пустыню. Потом она хлопнула себя по губам и запустила руку в свои волосы, провела по их длине и забросила за спину — как будто причина всего, что сводит его с ума, удалена.

— Слишком быстро, да? — спросила она, еле сдерживая улыбку. — Но святой Иисус, я не хочу останавливаться.

По их обоюдному согласию его рука скользила вверх и вниз по ее спине.

— Я помню, что случилось в прошлый раз. Это было быстро и неожиданно, как молния.

— Это было так давно, — пробормотала она, выгибаясь в такт его прикосновениям. — И теперь никто из нас не пьян… о, невинность.

— Мне кажется, я пьянею от тебя. — Он уткнул лицо ей в шею со звуком, напоминающим полустон-полусмех. — Боюсь, что я сейчас лопну.

Она обняла его, прикусив слегка мочку уха.

— Но не прежде, чем я буду готова, надеюсь.

Он сделал гримасу.

— Прошло не так много времени после потери ребенка. Ты не опасаешься сегодняшней ночи?

— Ничуть. Матушка Гортензия показала мне один способ предохраняться самой.

Ее кожа увлажнялась под его губами, под ней чувствовался быстрый пульс, ее волосы, прохладные и гладкие, струились под его ладонями. Приманки, которым почти нельзя противостоять. Он стиснул зубы, теряя контроль, желая броситься в чувственную любовь стремглав, но знал, что совесть будет нечиста, если он не скажет:

— В круговерти турниров встречались пожилые женщины. Они давали снадобья и обещали, что женщинам из лагеря можно будет ни о чем не беспокоиться. Но вскоре те, кто поверил, умерли.

— Советы матушки Гортензии — не пустой звук, я обещаю.

Она засмеялась и просунула руку под тунику и рубашку, чтобы дотронуться до его обнаженного бока; ее ноготки нежно царапали кожу.

— Если бы я не доверяла ей, сидела бы я в этом кресле или нет, делая то… или это? — Она пошевелилась и оказалась верхом на нем.

Невозможно было говорить, истязая удовольствием; Александр покачал головой и прекратил думать о чем-либо, кроме тела.

Пол оказался жестким, и они расстелили его плащ, чтобы закрыть стебли. В опочивальне была прекрасная пуховая постель, но присутствие Флориана и Тизла стесняло их пыл. Да и с их-то разгоревшимся желанием могли бы они тратить время, чтобы подняться по лестнице?

Александр сбросил с себя тунику и рубашку, потом, в мягком красноватом отблеске, шедшем от камина, помог раздеться ей. Нужно было отстегнуть брошку и расстегнуть пуговицы; ни одна из этих вещей не могла не вызвать горячей спешки, и ему пришлось унять себя, чтоб справиться с ними.

Грудь высоко вздымалась, округлая, с коричневато-розовыми сосками; на животе — слабые серебряные отметинки, показывающие, что она уже рожала.

Ему хотелось схватить и ворваться в нее, но прошлый опыт научил, что все искусство заключено в деликатности, и его прикосновения были легкими, нежными — скольжение большими пальцами вокруг возбуждавшихся сосков и трепещущее посасывание языка. Она извивалась и приближалась плотнее к паху, напирая на него. Он сжал ее ягодицы и, будучи под ней, наклонял ее назад и вперед, приближаясь к опасной ступени рядом с бездной.

Он опустил одну руку к ленте нежной кожи, появившейся между рейтузами и верхней одеждой, и стал ласкать ее. Опять у нее вырвался стон.

Развязывать и расстегивать все крючки и шнурки сейчас, казалось, смешно, но на самом деле полезно, так как движения его пальцев были ласкающими, и каждый нажим на чувствительное тело, каждое касание костяшками или ребром ладони заставляло ее содрогаться и мягко вскрикивать.

Александр не хотел ничего, кроме как сорвать с нее одежду и вонзиться в нее, но он держался, зная, что скорость — не главное. Он пытался успокоить себя, медленное движение за медленным движением; концентрируясь на ее напряженности, попробовать уменьшить свою, но это стало до невозможности трудно, так как она извивалась сверху. Ее рот, качание ее бедер в одном ритме были призывными и возбуждающими.

Он нашел край набедренной повязки и стал искать большим пальцем застежку. Она изогнулась, едва не сломав позвоночник, но сейчас с диким криком впилась ногтями в его кожу.