Княгиня - Петер Пранге

— Бернардо… — попытался позвать он, но из груди вырывались лишь клокочущие хрипы. — Бернардо, где ты?

Птичий щебет громогласным оркестром отдавался у него в ушах, Франческо казалось, что весь Рим хохочет над ним до упаду. Всю жизнь они измывались над ним, высмеивали, вышучивали, даже дети на городских площадях, и те, хохоча, тыкали в него пальцем. Франческо зажал ладонями уши, не в силах вынести эту издевательскую какофонию, и крепко зажмурился.

И тут перед ним возник образ княгини — светлый лик во мраке ночи. Из глаз Франческо невольно полились слезы. Весь минувший день и всю ночь он страстно желал увидеть ее, тосковал о ней. Ни по ком он не тосковал так, как по этой женщине. И все же не раз и не два, а, наверное, с десяток раз он воспрещал Бернардо впускать ее в дом, веля передать, что он, дескать, не желает встречи с ней. Невозможно описать, скольких сил стоили Франческо эти отказы.

Не мог он ее видеть, не мог! Она предала его!

— Зачем, зачем ты это сделала? — без конца шептал он.

Горячие слезы струились по его щекам. Княгиня была единственным человеком, кому он показал свои планы застройки площади, и она злоупотребила его доверием, раскрыла его замысел, результат его уникального озарения этому прохиндею Бернини. Внезапно ему страстно захотелось передать всю боль души своей телу. Пусть оно почувствует, каково ему, Франческо, сейчас. Нет, нужно что-то сделать над собой! Но что? И чем? Не было здесь ни ножа, чтобы полоснуть им по венам, ни пистолета, чтобы всадить себе пулю в голову. В слепом отчаянии он ухватил себя за гениталии, за этого зловредно-подлого, вероломного, проклятущего червя, затаившегося до поры до времени, чтобы в самый неподходящий момент самым недвусмысленным образом напомнить о себе и подтолкнуть его на поиски сладострастия. Он вырвет его с корнем, уничтожит раз и навсегда, чтобы впредь нечему было вводить его в искушение!

Взвыв от боли, Франческо потерял сознание.

Когда он снова пришел в себя, щебетание птиц перешло в гром, от которого, казалось, лопнет голова. Франческо вдруг увидел себя со стороны, и зрелище это переполнило его жутким отвращением: скрючившийся комок мерзкой плоти, колышущийся, словно медуза, повизгивающий и жалкий, истомившийся в собственном рукотворном аду. Будь проклят день, когда мать родила его на свет!

Внезапно Франческо заметил, как что-то блеснуло. Подняв голову, он прищурился. Над изголовьем кровати висел меч — гордость его, знак отличия и почета, свидетельство оказанной ему когда-то чести, его высшая и главная в жизни награда. Меч этот, тускло поблескивавший сейчас на стене, был вручен ему папой Иннокентием в день посвящения Франческо в рыцари ордена иезуитов.

Ему почудилось, что высокий покровитель хитровато усмехнулся ему из потустороннего мира. Франческо ощутил прилив любви к этому человеку. Ведь его святейшество папа Иннокентий был единственным, кто понимал его. И всегда в него верил, и в благие, и в нелегкие дни, проявляя заботу о нем, как о родном сыне. И даже в этот час, когда все отвернулись от него, как от прокаженного, папа не оставил его, он протягивал ему руку, желая помочь в последний раз.

Не отрывая взора от меча, Франческо, ухватившись за подоконник, поднялся на ноги и, держась за край стола, стал продвигаться к изголовью кровати.

Стоило ему ощутить в руке приятную тяжесть оружия, как боль разом исчезла. До ушей Франческо и сейчас доносилась разноголосица гомонивших за окном птиц, но издевки в ней не было. Напротив, эти Божьи твари желали ему приятного и удачного нового дня.

Закрыв глаза, Франческо направил острие клинка себе в грудь. Будто снизошедший с небес ангел, к нему с улыбкой приближалась молодая светловолосая женщина. Такой красавицы не отыскать на холстах самого Микеланджело. Лицо ее просто очаровывало изящными чертами и привлекательностью, в них было воистину нечто неземное.

Он ощутил, как холодная сталь коснулась груди.

— Зачем? — шептал Франческо. — Зачем ты так поступила?

И в бездонном и черном, как сама Вселенная, отчаянии всем телом налег на меч.

Стоило ли произведение искусства такой жертвы?

Через небольшое окно мансарды в комнату прорывался призрачный свет нарождавшегося дня. Кларисса, сидя у постели Франческо, держала его за руку, и он, пожимая руку княгини, давал знать, что пока еще жив. Кларисса бессчетное число раз мечтала никогда не отпускать эту сильную и ласковую руку. На коленях у нее лежало сообщение, продиктованное Франческо минувшим днем и адресованное комиссару губернатора, в котором он внятно объяснял и логично обосновывал свое решение. Покончив с этим, Борромини принял последнее помазание. Кларисса снова и снова перечитывала эти строки, но смысл их так и не доходил до нее.

Откуда у него нашлись силы на написание этого документа? И что не давало ему сейчас умереть? Вздохнув, она сжала руку Франческо. Все в этом доме обвиняло ее, любой предмет утвари — свидетель его попытки свести счеты с жизнью. На полу темнела лужа запекшейся крови, уже успевшая въесться в половицы. Болтались оборванные занавески, в углу грудой было навалено окровавленное тряпье, которым срочно вызванный лекарь останавливал кровь, а подле кровати поблескивал меч. В воздухе по-прежнему стоял запах гари — единственное напоминание о рожденных и не появившихся на свет постройках Франческо, проекты которых он решил предать огню, чтобы другой уже никогда не смог их присвоить.

— Не плачьте… прошу вас…

Кларисса подняла взор. Только сейчас она поняла, что лицо ее было мокрым от слез. Кто это произнес? Неужели он? Княгиня склонилась к Борромини. На белизне подушки четко выделялся его заострившийся профиль. Щеки впали так, что выступившие скулы делали лицо почти неузнаваемым, почти гротескным. Впавшие глаза были прикрыты.

— Откуда вы знаете, что я плачу?

— Чувствую… по вашей руке.

Франческо умолк, ему было трудно говорить. Он и дышал-то едва-едва — грудная клетка оставалась почти неподвижной.

— Так… это вы? — лишенным интонации голосом осведомился Франческо, по-прежнему не открывая глаз. — Вы… отдали ему проект?

Кларисса ощутила, как ее охватывает отчаяние, но огромным усилием воли все же подавила подступившие слезы.

— Это был самый дерзкий ваш проект, лучшее, что вы создали, — вполголоса произнесла она в ответ. — И мир обязан был увидеть эту площадь. Чего бы это ни стоило. — Она ободряюще сжала его ладонь. — Вы можете простить меня?

— Моя жизнь… могла бы стать прекрасной… Возможно, я даже смог бы стать счастливым человеком, если бы… если бы на свете не было его.

Франческо попытался улыбнуться, сжимая в ответ ее руку, однако вместо улыбки вышла уродливая гримаса.

— Зависть моя праздников не знала… всю мою жизнь она преследовала меня.

— Тсс! Помолчите! Вам нельзя много говорить. Скоро будет лекарь, он каждый час осматривает вас.