Книги крови. Запретное - Клайв Баркер

Она парила в воздухе, где от ее присутствия не колыхалась даже паутина в углу потолка, и смотрела, как Кавана свершает свой преступный ритуал. Он склонился над телом и нашептывал что-то трупу в уши, располагая его поудобней на смятых простынях. Потом расстегнул брюки и вынул оттуда воспламененный жезл – самое честное выражение нежности. Последующее было одновременно и стыдным, и комичным. Само ее тело было смешным, с этими шрамами и оставленными временем складками и морщинами. Элейн отстраненно смотрела на его неуклюжие попытки соития. На белесых ягодицах мужчины остались отметины от нижнего белья, а движения напоминали заводную игрушку.

Он целовал ее во время своего занятия и глотал со слюной чумные палочки. На его руках остались зараженные клетки ее тела. Конечно, он об этом не знал. Не имел ни малейшего представления о том, что обнимает и вбирает в себя с такой доверчивой простотой чуму.

Наконец он кончил. Не было ни прерывистого дыхания, ни стона. Он просто остановил свое движение заводного механизма, слез с нее, вытерся краем простыни и застегнул брюки.

Ее звали к себе проводники. Нужно было отправляться в путь, ее с нетерпением ждали. Но она не хотела уходить, по крайней мере не сейчас. Она направила корабль своего духа на новую точку обзора, откуда ей было лучше видно лицо Каваны. Своим зрением или каким-то иным чувством, дарованным в ее положении, Элейн ясно видела, как его черты определяются работой мускулатуры и как просвечивают кости, лежащие в основе всей замысловатой системы. Кости. Он, конечно, не был Смертью, и все же был. У него было ее лицо, разве нет? И однажды – слава гниению – он бы его показал. Как жаль, что налет плоти мешает все это увидеть невооруженным глазом.

Пойдем отсюда, настаивали голоса. Она знала, что от них нельзя долго отмахиваться. Но среди них, похоже, были те, кого она знала. Еще чуть-чуть, умоляла она, всего чуть-чуть.

Кавана закончил свои труды на месте убийства. Он привел себя в порядок у зеркала гардероба и вышел.

Она последовала за ним, заинтригованная совершенно банальным выражением на его лице. Мужчина проскользнул по тихой лестничной площадке и вниз по ступенькам, подождал с минуту и, пока ночной портье занимался другими постояльцами, вышел на улицу и был таков.

От рассвета небо побледнело или от городских огней? Может, она наблюдала за Каваной из угла комнаты дольше, чем думала, – в том состоянии, в которое она попала так недавно, часы пролетали как секунды.

Лишь напоследок ее ожидание было вознаграждено, когда она узнала знакомое выражение на лице Каваны. Голод! Мужчина был голоден. Он не умрет от чумы, как не умерла она сама. Чума подсвечивала его изнутри. Она придала свежесть коже и вселила в его живот нетерпение.

Он пришел к ней жалким убийцей, а уходил посланником самой Смерти. Она засмеялась, видя, какое самосбывающееся пророчество невольно сконструировала. На мгновение он замедлил шаг, словно услышал ее. Но нет, Кавана прислушивался к барабанщику, который гремел у него в ушах громче и настойчивее, чем когда-либо, и с каждым шагом его новый смертельный напор становился все сильнее.

Локк посмотрел на деревья. Там разгуливал ветер, и гнувшиеся под его напором ветви гудели, как река в половодье. Еще одно воплощение чужой роли. Когда он впервые попал в джунгли, то оторопел от бесконечной круговерти зверья и цветущих растений. Но теперь кое-чему научился. Все это бьющее в глаза буйство жизни было сплошным притворством: джунгли лишь изображали из себя неухоженный сад. Садом тут и не пахло. Там, где наивный турист видел лишь великолепную выставку роскошной природы, Локк подмечал следы тайного сговора, по которому одно отображало другое. Деревья и река, цветок и птица. В крыле мотылька отражались глаза обезьяны, а на гладкой спине ящерки – блеск камней. Еще и еще, головокружительное представление, бесконечный ряд зеркальных отражений, обманывавших чувства и в конце концов полностью заменявших саму реальность. Посмотри на нас сейчас, пьяно думал он, стоя у могилы Черрика, посмотри, как мы участвуем в игре. Мы живые, но играем в мертвецов лучше, чем они сами.

Когда труп сунули в мешок и вынесли на клочок земли за домом Тетельмена, чтобы похоронить там, тело уже превратилось в один сплошной гнойник. Там было еще с десяток могил. Судя по именам, грубо выжженным на деревянных крестах, все эти люди были европейцами – умерли от укусов змей, от жары или от алчности.

Тетельмен попытался произнести короткую молитву на испанском, но его заглушали гул деревьев и гомон птиц, спешивших вернуться в гнезда до темноты. Он бросил это дело, и все вернулись в дом. Там, в относительной прохладе, сидел Штумпф. Он пил бренди, тупо уставившись на пятно, темнеющее на половицах.

Снаружи двое работавших на Тетельмена индейцев забрасывали мешок с Черриком жирной землей, спеша покончить с работой засветло. Локк наблюдал за ними из окна. Могильщики молча работали лопатами. Они закопали неглубокую могилу, а потом, как сумели, разровняли землю мозолистыми босыми ногами. Пока они топтались на могиле, их движения приобрели некоторую ритмичность. До Локка дошло, что индейцы, похоже, налакались плохим виски. Редко кто из них не пил как сапожник. Теперь, слегка покачиваясь, они начали танцевать на могиле Черрика.

– Локк?

Локк очнулся. В темноте светился огонек сигареты. Когда курильщик сделал затяжку и огонек стал ярче, из темноты проступило пьяное лицо Штумпфа.

– Локк? Ты проснулся?

– Чего тебе?

– Не могу заснуть, – ответило похожее на маску лицо, – все думаю. Грузовой самолет прилетит из Сантарена послезавтра. Мы могли бы вернуться за несколько часов. Подальше от всего этого.

– Конечно.

– Я хочу сказать, навсегда, – сказал Штумпф. – Навсегда убраться отсюда.

– Навсегда?

Прежде чем ответить, Штумпф прикурил следующую сигарету от тлеющего окурка.

– Я не верю в проклятия. Нет, не верю.

– А при чем тут проклятия?

– Ты видел тело Черрика. Видел, что с ним случилось.

– Это болезнь, – сказал Локк, – как же она называется? Когда кровь не сворачивается.

– Гемофилия, – ответил Штумпф. – У него не было гемофилии, и мы оба об этом знаем. Я много раз видел у него царапину или порез. Все заживало так же, как у нас.

Локк поймал москита, пристроившегося ему на грудь, и растер между пальцами.

– Ну ладно. Тогда от чего он умер?

– Тебе было видно лучше, но, по-моему, его кожа просто лопалась, как только до нее дотрагивались.

– Да, выглядело так, – кивнул Локк.

– Может, он подхватил что-то у индейцев.

Локк поразмыслил и сказал:

– Вот я не касался ни одного из них.

– Я тоже. Но он-то касался, помнишь?