Русский калибр (сборник) - Пётр Разуваев

— Вздор, — я пожал плечами. — Вы безумны, как Мартовский заяц. Я не имею ни малейшего отношения к ИРА, а этот ваш О’Каллагэн был таким же сумасшедшим, как и вы.

— Не исключено, — радостно согласился со мной мистер Хампти. — Он столько лет прятался, что вполне мог свихнуться на этой почве. Но не настолько, чтобы не узнать бывшего соратника по борьбе, встретив его случайно в пабе.

— Случайно?

— Вот видите, вы уже не отказываетесь от вашего знакомства.

— Отказываюсь не отказываюсь — какая разница, — устало буркнул я. — Всё равно мистер Дампти ждёт за дверью. Лучше объясните, какого чёрта он начал стрелять на улице? Я уже догадался, что для вас закон не имеет значения, но ведь не настолько же!

— Это была ошибка, — закурив, сознался Хампти. — Должен признать, что вышли мы на вас совершенно случайно. Прошла информация, что в Брайтоне видели человека, похожего на другого активного члена ВИРА, за которым мы гоняемся уже несколько лет. К операции решено было привлечь О’Каллагэна, который раньше знал этого парня в лицо. Знал, естественно, в одностороннем порядке. Сами знаете — конспирация, а О’Каллагэн был видной фигурой в Белфасте, и его самого мало кто мог видеть без маски. Разве что ближайшее окружение. Казначей, например. А, Дюпре?

— Идите к дьяволу, — огрызнулся я. — Не знаю я никакого О’Каллагэна.

— Как скажете. А вот он вас знал хорошо. Настолько хорошо, что, встретив через девять лет, перепугался до крайности. Решил, что вы пришли по его душу. Получив от него сообщение, мы запустили обычную схему, перекрыли вам пути для отхода и стали ждать.

— Чего?

— Когда вы проявите себя. Кстати, кто такой сэр Доджсон? — словно бы невзначай поинтересовался Хампти. И пояснил: — При вас была его визитная карточка.

— На карточке есть его номер. Позвоните и узнайте, — отрезал я.

— Обязательно узнаем, — пообещал Хампти. — А пока могу вам сообщить, что это не настоящая его фамилия. Мы проверили и выяснили, что в настоящее время такого человека в Британии просто не существует.

О, Боги! И так-то мне уже плохо, а становится всё хуже и хуже. Неужели Чарльз и в самом деле окажется китайским резидентом? Только этого мне не хватало.

— Так почему ваш сотрудник открыл стрельбу на оживлённой городской улице? — напомнил я.

— Не хотите говорить на эту тему? — усмехнулся тот. — Что ж, время у нас есть. Вернёмся к мистеру Доджсону позже. А что касается стрельбы? Хотите — верьте, хотите — нет, но на О’Каллагэна нашло временное помешательство. Оглушив нашего сотрудника, под охраной которого он находился, ирландец забрал у него оружие и отправился сводить с вами счёты. Слава богу, что у него ничего не вышло, иначе мы бы тут с вами не сидели, — тут Хампти довольно ехидно улыбнулся. — Когда мы его нашли, он был уже почти невменяем. Пришлось с ним расстаться. Заодно мистер Дампти организовал прекрасную улику. Вот и всё, дорогой мой мистер Дюпре. Я удовлетворил ваше любопытство?

— И вы хотите, чтобы я поверил в этот бред?

— Воля ваша, — равнодушно пожал он плечами. — Иного объяснения я вам дать не могу.

Весь мой опыт подсказывал, что Хампти либо врёт, либо не говорит всей правды. Но докапываться до сути, когда самому осталось жить не так уж долго, — нет, увольте. И старина О’Каллагэн был мне не друг, и истина мне вовсе не дорога. Продолжать беседу было бессмысленно, ничего интересного Хампти не скажет, а я и подавно не собирался с ним откровенничать. Буду говорить, не буду говорить — всё равно убьют, а коли так — чего ради унижаться? Древний самурай внутри меня уже победил маленького и ничтожного гайдзина. Последним усилием воли я выбросил из сознания всё лишнее, всё то, что мне уже никогда не понадобится. Наступало время Вечной Охоты. Пора было собираться обратно.

— Я ответил на все ваши вопросы, Дюпре, — возник где-то рядом странно приглушённый голос Хампти. — Пора бы и вам…

— Пошёл ты, — ответил за меня самурай, — я требую своего адвоката.

* * *

Удача или неудача — понятия весьма относительные. Не зная точно, что именно уготовано тебе судьбой, трудно, а зачастую и просто невозможно давать оценку происходящему.

Только представьте — торопясь на собственную свадьбу, вы опаздываете в аэропорт и не успеваете на свой рейс. Ваш самолёт уносится в светлую даль, а вы остаётесь на земле. Вы в отчаянии, и вдруг… самолёт взрывается прямо в воздухе, дотла сгорая на ваших глазах. Трагедия? Да, разумеется. Но это общая оценка события. А лично для вас — что оно означает? С одной стороны — несомненная удача, согласитесь. Ведь вы остались целы и невредимы, улетели следующим рейсом к любимой, которая терпеливо ждала вас всё это время, и благополучно на ней женились, в отличие от оставшихся на лётном поле двухсот человек, которые уже никогда никуда не прилетят.

Но ведь можно взглянуть на это и с другой стороны. Проведя в браке тридцать с хвостиком лет, вы в один прекрасный момент осознаёте, что жена вас давно не любит, её мама (редкая дура) не любила вас никогда, а её папа отписал дом в Ницце и ранчо в Техасе нелюбимому племяннику лишь для того только, чтобы досадить ненавистному зятю, то есть — вам. Дети уже выросли и смотрят на вас с жалостью, называя за глаза неудачником, ваш бизнес разваливается на глазах, дом за долги отбирает банк, вас мучает простата, и медицинская страховка уже не покрывает расходы на врачей. Вам почти семьдесят, и вся долгая жизнь была одним неудавшимся праздником. Так не лучше ли было тогда, тридцать лет назад, уйти из жизни солнечным майским утром, навсегда оставшись светлым образом в памяти ваших близких? Кто знает, кто ответит…

Словом, в тот день смерть обошла меня стороной. Память не сохранила всего того, что предшествовало моему спасению. Наверное, это и к лучшему. Приняв решение и найдя в себе силы воплотить его в смерть, я медленно начал регулировать своё дыхание, постепенно всё больше и больше замедляя его. Мистер Хампти по-прежнему бродил вокруг, что-то рассказывая и убеждая, но я не обращал на него внимания, мысленно пытаясь представить, как бьётся моё сердце, бьётся всё реже, реже, реже… Прошло совсем немного времени, и дыхание успокоилось; я делал не более трёх вдохов в минуту, не испытывая от этого ни малейшего неудобства. Тогда я начал отключать от реальности само тело. Сначала потеряли чувствительность пальцы ног, затем ступни, голени, и так до полного избавления от телесной оболочки. Не обладая подготовкой настоящих дзенских монахов, изо дня в день совершенствующих практику медитации, я, тем не менее, прошёл в своё время неплохую школу в монастыре секты Сато. То, что никак не удавалось мне под воздействием элетрошока и «злого» мистера Дампти, стало получаться теперь, в компании «доброго» мистера Хампти, который по-прежнему не понимал сути происходящего. Бедняга всё ещё пытался достучаться до моего здравого смысла, а я уже стоял на пороге просветления, с равнодушным любопытством разглядывая какое-то тело, прикованное к железному креслу и залитое потом и кровью; человека в дешёвом костюме, раздражённо расхаживающего перед этим телом, тёмный бетонный пол, брошенный окурок, мокрые пятна… Сердце замедляло свои удары, и где-то в отдалении глухо звучали уже совершенно бессмысленные слова: «Вы сами вынуждаете меня применить к вам иные методы, Дюпре…» О ком это он? Зачем всё это? Находясь в состоянии дзадзен, я и в самом деле мог заставить остановиться своё сердце, потому что этому меня тоже учили. Монахи делали это легко, по своему желанию прекращая деятельность сердца на две, три, четыре минуты. Я же собирался остановить его навсегда. И, видимо, сделал это.