Титановый бардак - Квинтус Номен

полторы сотни офицеров из института Слащева занимались постройкой разнообразных «оборонительных сооружений», а товарищ Климов усиленно пинал Первого секретаря Белоруссии на предмет «срочного околхоживания» бывших помещичьих имений. Местные мужики на работу в эти поместья не желали идти принципиально (как и в любые другие колхозы), так что пахать и сеять приходилось привозимым из Особого Боровичского района «старшим школьникам». То есть это были все же не настоящие школьники, а ребята, школу уже окончившие, лет по семнадцать-восемнадцать и довольно неплохо освоившие нехитрые сельскохозяйственные инструменты типа тракторов, сеялок и сажалок. Причем в основном все же сажалок: по Олиному совету всю доступную землю засаживали картошкой.

Картошка — фрукт в целом неприхотливый, если бы не мелкие особенности ее выращивания: кусты нужно окучивать, к тому же и не один раз. Однако вручную окучивать её было долго, да и некому было этим заниматься, а гусеничные трактора для такой работы в поле не годились. Вот и приходилось Петру Евгеньевичу до хрипоты ругаться с Пантелеймоном Кондратьевичем на предмет «приоритетной передачи во временные колхозы (именно так именовались выездные бригады боровичан) тракторов» уже Минского завода. С одной стороны «по Конституции» белорусское правительство имело полное право самостоятельно распоряжаться продукцией завода так как он был выстроен на деньги белорусского бюджета (точнее, на выручку с продажи картошки государству в тридцать втором году) и считался «республиканским предприятием», а с другой — все оборудование заводу поставило Девятое управление. К тому же и «временные колхозы», несмотря на то, что в них работали «приезжие», тоже считались белорусскими — но тракторов, и в особенности тракторов колесных стране остро не хватало и республика могла за них получить много различных благ от других республик…

— Пантелеймон Кондратьевич, — убеждал его Петруха, — если ты мне дашь сейчас эту жалкую тысячу тракторов, то несколько миллионов мужиков увидят своими собственными, что в колхозе он сможет заработать гораздо больше, чем ковыряя сохой свою жалкую делянку. А не дашь — он увидит, что на его огороде урожай получается больше, чем на колхозном поле. Ты что, решил среди новых граждан антиколхозную агитацию развернуть?

— Петр Евгеньевич, так тебя и перетак, я тебе что, трактора рожаю что ли? Завод уже второй год круглосуточно работает — а на трактора очередь тоже на два года вперед выстроилась. И если я тебе эти трактора отдам, то угадай, куда меня товарищ Сталин пошлет? Я тебе одну подсказку дам: пошлет он меня точно не в задницу…

— Хотел я с тобой как с человеком договориться, а ты, оказывается, вредный и склочный тип. Я тебе завод в Жодино купил, а ты вот как… Придется мне с тобой договариваться по-плохому… я на тебя жену натравлю!

— Думаешь, я какой-то бабы испугаюсь?

— Хоть ты сейчас и член ЦК, но товарищ Сталин, обрати внимание, Светку мою твоим куратором оставил… может просто забыл постановление отменить, но факт налицо.

— Так Светлана Юрьевна — твоя жена? Сразу сказать не мог? Пусть она мне приказ напишет — и завтра я тебе уже пять сотен тракторов передам. Мне хоть будет чем жопу прикрыть пока комиссия эти трактора не отберет… Даже не так, пусть позвонит хотя бы, только пусть сама позвонит: звонки-то в канцелярии регистрируются. И ты это, скажи, что срочно надо повысить урожай картошки для нового спиртозавода, хотя бы чтобы больше резины шинному заводу сделать…

Новый спиртозавод ставился в Бресте, почти что рядом с вокзалом. То есть метров на триста ближе к границе: там рядом с железной дорогой был подходящий пустырь. В том числе подходящий и потому, что на территорию завода буквально за неделю провели железнодорожную ветку. Но и тут уже Аня столкнулась в нежеланием местных «работать на Советы», так что рядом с заводом было выстроено и несколько домов для рабочих, которые приехали в Брест из Боровичей. Да и дома были поставлены на скорую руку: двухэтажные деревянные строения, из удобств только вода холодная в кране и даже не канализация, а простой септик на задворках — однако, как с некоторым удивлением узнал Петруха, в большинстве городских домов и такого не было. Впрочем, его это вообще мало волновало: хватало других забот. И не только у него одного, и даже не только у Девятого управления…

Евгений Михайлович с грустью смотрел на чертеж. Не увидев на бумаге ничего интересного, он встал и неторопливо пошел в лабораторию — ту самую, куда его занесло пять лет назад. Правда тогда, летом тридцать пятого, ему казалось, что он вот-вот горы свернет, а теперь — что пять лет прожиты зря. То есть не совсем все же зря, ведь кое в чем ему удалось достичь определенного успеха — но что толку, если результаты этого, с позволения сказать, успеха, все еще остаются совершенно недоступными?

По дороге к лаборатории он зашел в курилку: в институте категорически запрещалось курить где-либо, кроме специально отведенных и специально оборудованных мест. Не то, чтобы ему курить очень хотелось — но Виталий Григорьевич более чем своеобразно подошел к вопросу о «специальном оборудовании» курилок: там стояли, кроме монументальных пепельниц, и очень удобные кресла, а через огромные панорамные окна можно было любоваться на красивейшие пейзажи, окружающие здание института. В результате лучшего места для обдумывания каких-то задач или решения проблем и придумать было трудно, тем более что и сам Виталий Григорьевич постоянно цитировал кого-то их руководства: «девяносто процентов проблем, возникающих на стуках задач разных подразделений, решаются в курилке». Впрочем, решались там не только проблемы научные или производственные, и даже не столько эти проблемы: все же все люди — они лишь люди, и проблемы житейские для них зачастую важнее проблем государства. Опять же, в курилку заходили не исключительно инженеры…

Вот и сейчас в курилке сидели трое слесарей, обсуждая несомненно важную для них проблему, причем совершенно не производственную. То есть в некотором смысле даже совсем непроизводственную, но институтские «власти» были в курсе и особо репрессий не устраивали, ведь понятно же, что люди развлекаются исключительно из любви к искусству. Ну, изобретали рабочие что-то «для дома, для семьи» — но уж лучше пусть делают это в нерабочее время и платят за истраченные материалы, чем будут делать то же, но в ущерб планам и из ворованных материалов. И разговор слесарей Евгения Михайловича не то, чтобы заинтересовал, но все же немного отвлек от размышлений о собственной никчемности:

— Ты, Петрович, точно задницей думал: трубу-то припаивать надо, а не просто в дырку вставлять. У тебя же внутри давление