Александр. Божественное пламя - Мэри Рено

Глаза Александра остановились на голубом цветочке в расселине скалы. Осторожно приподняв его головку, Александр припомнил название цветка и добавил, что отвар из него полезен при кашле.

— Конечно, — сказал он, — я убью Аттала, как только смогу. Лучше в Азии.

Гефестион кивнул; в свои девятнадцать он уже потерял счет людям, которых убил.

— Да, он твой смертельный враг, ты вынужден от него избавиться. Но девушка здесь ни при чем, царь найдет другую, как только выступит в поход.

— Я говорил маме, но… Что ж, пусть думает что хочет, но я буду действовать, когда придет мое время. Она оскорбленная женщина, естественно, что она жаждет мести, хотя, разумеется, именно это побуждает царя выдворить ее из страны до отъезда и наносит достаточно вреда мне… Она будет интриговать до последнего, она ничего не может с этим поделать, это стало ее жизнью. Сейчас она что-то затеяла и без конца пытается втянуть меня, но я запретил ей даже рассказывать мне. — Пораженный этим новым тоном, Гефестион косо, украдкой взглянул на Александра. — Я должен подумать и что-то решить. Мне нельзя то и дело отвлекаться на эту суету. Она должна понять.

— Это успокоит ее ум, я полагаю, — сказал Гефестион, который и сам успокоился. («Так, значит, она колдовала, и ответил не тот дух; хотел бы я знать ее мысли».) — День свадьбы не может не быть для нее торжественным: ее дочь сочетается с ее братом. Что бы ни чувствовал царь, он будет вынужден почтить ее, хотя бы ради жениха. Точно так же он должен будет почтить тебя.

— О да. Но главным образом это будет день его торжества. Празднества эти превзойдут все, что помнят люди и о чем написано в книгах. Эгия уже наводнена ремесленниками, а приглашений разослано столько, что я удивляюсь, как он не пригласил гиперборейцев. Не обращай внимания, мы должны пройти через это перед походом в Азию. В Азии это будет казаться таким же далеким. — Он показал на равнину внизу и стада, выглядевшие крошечными на расстоянии.

— Да это превратится в ничто. Ты уже основал город, но там обретешь царство. Я вижу это так же ясно, словно боги открыли мне будущее.

Александр улыбнулся ему, сел, обхватив колени руками, и обратил взор на ближайшую к ним гряду гор. Где бы он ни был, он не мог надолго отвести глаз от линии горизонта.

— Ты помнишь то место у Геродота, где ионийцы посылают Аристагора к спартанцам, прося их освободить греческие города Азии? Те отказались, услышав, что Сузы — в трех месяцах пути от моря. Сторожевые псы, не охотничьи… Ну, хватит, хватит лежать. — Годовалая борзая, удрав от охотников и вскарабкавшись сюда по запаху, успокоилась и, перестав ласкаться, послушно вытянулась рядом, уткнувшись в Александра носом. Он щенком привез ее из Иллирии и натаскивал в свободные часы. Ее звали Перита. — Аристагор, — продолжал Александр, — привез им высеченную на бронзе карту, весь мир со Всеобъятным океаном, и показал персидскую империю. «Поистине задача нетрудная, ибо варвары — это люди, не способные к войне, а вы — лучшие и храбрейшие мужи на свете. (Возможно, это было правдой в те дни.) Вот как они сражаются: пользуются луками и коротким копьем, выходят на поле в штанах, головы покрывают тюрбанами (только в том случае, если не могут позволить себе иметь шлем); это показывает, как легко их победить. Говорю вам также, что народы, населяющие те земли, обладают богатством большим, чем совокупное богатство всего остального мира (вот это правда). Золото, серебро и бронза; расшитые одежды; ослы, мулы и рабы; вы будете владеть всем этим, если решитесь». По своей карте он показывал им народы Персии, до киссиев на реке Хоасп. «И на ее берегах — город Сузы, где держит свой двор Великий царь и где находятся сокровищницы, в которых хранятся его богатства. Как только вы станете хозяевами этого города, вы сможете бросить вызов самому Зевсу: его богатства не превзойдут ваши». Он напомнил спартанцам, как они вечно сражаются у своих границ за клочок земли, с людьми, у которых нет ничего, что стоило бы боя. «Зачем вам это, — сказал он им, — если вы можете стать владыками Азии?» Они три дня держали его в ожидании, потом ответили, что город слишком далеко от моря.

Охотники у костра протрубили в рог, давая знать, что еда готова. Александр смотрел на горы. Как бы голоден он ни был, он никогда не спешил сесть за стол.

— Только Сузы. Они не хотели даже слышать о Персеполе.

В любом месте Оружейной улицы в Пирее, гавани Афин, стоял такой шум, что слов говорящих почти не было слышно. Мастерские были открыты, чтобы показать работу и выпустить жар от кузнечных горнов. Здесь не орды рабов копошились в дешевых, скороспелых фабриках, но лучшие мастера снимали мерку с обнаженного заказчика, перенося ее на глиняную болванку. Пол-утра могло уйти на то, чтобы подогнать броню по фигуре и выбрать из книги образец узора для инкрустации. Только в нескольких мастерских делали доспехи для войны; наиболее модные обслуживали знатных людей, которые хотели быть замеченными на Панафинеях. Если они могли выдержать шум, то встречались здесь со всеми своими друзьями; на приходящих и уходящих не обращали внимания. В комнатах наверху грохот едва приглушался, но собеседники, держась рядом, могли слышать друг друга; кроме того, было общеизвестно, что оружейники становятся туги на ухо, что уменьшало опасность быть подслушанными.

В одной из таких комнат проходило совещание. Это была встреча посредников. Ни один из главных действующих лиц не мог себе позволить быть замеченным в обществе других, даже если бы им всем было возможно собраться в одном месте. Трое из четверых склонились над столом, скрестив руки на его дереве. Чаши с вином дребезжали от мерного грохота молотов, сотрясавшего пол; вино дрожало, время от времени выплескивалась пара капель.

Троица достигла последних пунктов долгого, выматывающего спора о деньгах. Один был с Хиоса, его оливковая бледность и иссиня-черная борода были унаследованы от многолетнего мидийского владычества. Второй — из Иллирии, с границ Линкестиды. Третий, хозяин, был афинянин; волосы его были собраны в пучок, лицо чуть подкрашено.

Четвертый сидел откинувшись в кресле, положив руки на сосновые подлокотники. Он ожидал окончательного решения, терпимо относясь к подобным спорам как к части своей миссии. В его прекрасных волосах и бороде сквозила рыжина; он был с севера Эвбеи, связанной с Македонией давними торговыми отношениями.

На столе лежали диптих и стилос, с одного конца острый, чтобы писать, с другого — плоский, чтобы вымарывать написанное в присутствии всех четверых, пока никто не вышел из комнаты. Афинянин нетерпеливо постучал стилосом по столу, потом — по своим зубам.

— Вовсе не значит, что эти дары — все, на что способна дружба Дария, — сказал хиосец. — Как я и говорю, Геромен всегда может рассчитывать на место при дворе.

— Он ищет власти в Македонии, а не готовится к изгнанию, — ответил иллириец. — Я думал, вы это поняли.

— Разумеется. Мы условились о щедром задатке. — Хиосец взглянул на афинянина, который кивнул, опустив веки. — Основная сумма будет выплачена после мятежа в Линкестиде, как и договаривались. Я не убежден, что его брат, вождь, с ним согласен. И должен настаивать на оплате по результату.