Родники рождаются в горах - Фазу Гамзатовна Алиева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он гордился тем, что она так доверчиво обняла его, так просто и радостно подарила себя. Женщина спокойно заснула на его руках, уверенная, что он, как стальной щит, оборонит ее от любой опасности. Он не спал, в его сердце, как шторм на море, билась проснувшаяся любовь… Только сегодня, встретив эту женщину, он родился на свет! Ему ясен стал смысл жизни.
Она шептала во сне бессвязные слова, вздыхала, но не просыпалась, не снимала рук с его шеи.
Утром Чупалав хотел встать первым, чтобы приготовить ей завтрак. Она все спала и не выпускала его из своих объятий.
Наконец она открыла глаза: солнечные лучи пробивались сквозь зеленый свод над ними.
Это утро было ничем не похоже на сотни других, пережитых обоими до сих пор.
С этого дня Чупалав никогда не стрелял без разбора. Он твердо знал, что любого зверька дома ожидает подруга. В их наскоро сооруженном жилище появилась глиняная посуда, деревянные ложки, вилки. Вокруг бродили прирученные козы, дикие вчера куропатки дарили Патимат яйца.
Счастье их длилось недолго. Однажды Чупалав пошел ловить рыбу, а Патимат дома сбивала масло. Вдруг перед ней появился Горо — он не уставал искать ее все время. Патимат не успела даже крикнуть — он зажал ей рот рукой и бросил поперек седла. Конь копытами растоптал все вокруг. Двор Патимат и Чупалава стал похожим на гумно, где молотили хлеб. Не осталось и следа от мирного домика, что так любовно построили в лесу охотник и его жена.
Патимат извивалась в руках Горо. Он держал ее крепко, но женщина, изловчившись, разорвала свои бусы из ракушек и бросала их на землю — одну за другой.
Все усилия Патимат освободиться не приводили ни к чему. Она стала молить небо, чтобы оно превратило ее в траву, в камешек у дороги…
И вдруг из рук Горо взвился кверху огненный столб. Разбойник разжал обожженные руки, огонь вырвался, упал на землю, рассек ее и исчез. И закачался на длинном стебле, распространяя нежный аромат, невиданный цветок. Его лепестки сияли розовым цветом, а снаружи горели огнем. Горо склонился над цветком, чтобы сорвать его и уничтожить. Но разбойник тут же превратился в черную холодную тучу и поднялся в небо.
Чупалав вернулся домой. В одной сплетенной Патимат корзинке лежала только что пойманная рыба, в другой алели дикие ягоды. Увидев разорение, не найдя жены, он отчаянно звал: «Патимат! Моя любимая Патимат!»
Эхо разнесло крики вокруг. Горы перекликались: «Патимат! Моя любимая Патимат!»
Наконец эхо устало, замолкло, затаилось в ущельях. А Чупалав нашел на земле первую ракушку, брошенную Патимат. По этому следу он дошел до удивительного цветка.
— Патимат! Моя родная Патимат! — позвал он снова.
— Я здесь! — ответил, качая головой, цветок.
— Патимат, родная! Я тебя не вижу, покажись мне, — просил он.
— Я теперь цветок, нагнись ко мне!
Чупалав, упав на колени, плакал над цветком целые сутки. Бели его слезы попадали на траву, цветок Патимат желтел от ревности. А когда слезы капали на лепестки, они алели еще ярче.
— Чупалав, я сгорю от жажды, дай мне напиться! — просил цветок.
Чупалав не знал, где здесь вода, и сам мечтал превратиться в дождь. Так и случилось…
И вот родилась эта легенда. Когда? Кто знает… Но уже много лет, если засуха угрожает урожаю, жители аулов спешили туда, где, по преданию, Патимат стала цветком, а Чупалав превратился в дождь.
Нарвав букеты этих цветов, жители разбрасывали их по полям, укладывали в садах под деревьями и пели, простирая руки к небесам:
Скучаю по тебе,
Тебя я жду —
Вот так томится жажда по дождю.
И если я тобою не забыта,
То приходи сейчас, поторопись
И в том, что ты влюбился на всю жизнь,
Признайся мне и нежно и открыто.
И, как говорит преданье, на скованную засухой землю обрушивался дождь. Иногда, чтобы помешать встрече дождя и цветка, появлялся злой Горо. Он ранил своими ледяными пулями лепестки волшебного цветка. Лепестки, говорят, желтеют от ревности, когда Чупалав опаздывает, и краснеют от любви, если он появляется в срок.
С давних пор и до сегодняшнего дня девушки приходят к этим цветкам. Каждая выбирает себе один. После дождя ищут его в траве, чтобы узнать: любит, не любит. Если цветок пожелтел, значит чувство безответно, если лепестки красные — любовь взаимна.
Прошли годы, и цветок получил имя Патимат. По-прежнему девушки-горянки, когда в сердце зажигается первая любовь, тайно от других ищут этот цветок.
И сейчас Багжат, вспоминая эту легенду, глядит на чудесный цветок. Она молит, чтобы пошел дождь, — узнать, любит ли ее избранник. Но как она ни ждала, дождя не было. Травы и цветы тянулись к солнцу.
XI
Будь рабом намуса
И хозяином воли.
Дорога была длинная, но гнев Ибрагима не проходил. Желание серьезно поговорить с Хаджимурадом возрастало. Ибрагим не был драчуном. Среди ровесников славился с детства физической силой, но никого не обижал. Силой своей не кичился, как говорят горцы: «Захватывал угол работы побольше, угол стола поменьше». И если кто-нибудь нуждался в поддержке, Ибрагим помогал. Лишних разговоров не терпел: спешил делом, языком медлил.
Халида, отца Ибрагима, редко видели серьезным. Он улыбался, шутил. Где собирались двое, а третий ставил на очаг кастрюлю, туда всегда приглашали Халида — веселого зурнача[35].
Вся вечерняя жизнь его проходила на свадьбах, байрамах, сборищах. Там много пили, но Халид пьяницей не стал. Выпьет в начале пира полный рог бузы, пошутит: «Для ловкости рук», — и больше кубка не пригубит.
Но не только веселым нравом и умением хорошо играть на зурне славился Халид по округе. Знаменит он был своей семьей: двенадцать детей резвились в его доме — все сыновья. Жена Халида Залму — спокойная женщина, способная часами говорить об одном и том же, — о хозяйстве своем не беспокоилась. Утром могла сесть на лавочку поболтать с соседками и сидела целый день как приклеенная. Собеседницы менялись, а она болтать не уставала.
Детям она приказывала:
— Принеси мне то, принеси это!
О пропитании и воспитании ребят не заботилась. Про Залму судачили: «Один у груди, другой — в животе». Едва очередной подросший сынишка мог передвигаться на собственных ногах, ему предоставлялась полная свобода. Дети Залму и Халида делали что хотели. Ни один человек не слышал ни разу,