Повести Невериона - Сэмюэл Дилэни

– Ткачество, – сказал, смеясь, граф, – одно из тех ремесел, о которых забывают и вспоминают опять. Когда я был твоих лет и все вокруг носили меха, волокна или выделанную кожу, один человек толковал о ткацком станке – он, мол, давно уже о нем думает, просто не встретил никого, кто помог бы ему воплотить в жизнь этот замысел. Ты, может быть, о нем слышала: он был здешний, южанин по имени Белхэм. Подлинный гений, кучу всего навыдумывал.

– «Сунул Белхэм ключ в замок, но открыть его не мог», – продекламировал Иниге. – Этот стишок ты наверняка знаешь.

– Он и фонтаны придумал, – сказала Лавик.

– И коридоры, – добавила Тритти. – И пресс для чеканки монет, по-моему.

– Я знаю, – сказала Прин. – Он дружил с моей бабушкой.

Это заставило всех умолкнуть.

– Твоя бабушка знала Белхэма? – ласково переспросил Иниге – не такой уж он, выходит, колючий.

– Да. Она говорила, что он был южанин… – Прин чуть не сказала «варвар», но это показалось ей не совсем уместным. – В то время он уже сильно пил и был наполовину безумен, но по-прежнему что-то придумывал. Тот же ткацкий станок – это бабушка помогла ему с ним. А сама она додумалась превращать волокна в пряжу до того, как их ткать.

– Я думала, что прясть начали раньше, чем ткать, – заметила Тритти, – но, с другой стороны, зачем нужны нитки, если нет материи, которую нужно починить или соткать заново?

– У нас прядет Фейатт, – признался Джента, – но я не помню, кто из крестьянок ее этому научил.

– Думаю, кто-то из знакомых знакомых той женщины знал мою бабушку. – Как приятно говорить это незнакомым людям, не могущим ничего оспорить; это вам не соседи, насмехавшиеся над бабушкой, сколько Прин себя помнила. Восторг, да и только. – Она рассказывала, какой Белхэм был умница – он жил в нашей хижине, в Элламоне, и бабушку тоже высоко ставил. Они говорили без конца – о местах, где он был, о вещах, которые сделал. Белхэм сказал, что бабушка одна из немногих, кто способен вникнуть в смысл его слов. – Общее молчание, поначалу казавшееся Прин одобрительным, начинало беспокоить ее, и она сказала, приподняв с груди астролябию: – Еще я хотела спросить, не знаете ли вы что-то вот об этом. Может, эти знаки – письмена, которые вы сможете прочитать?

Тревожное молчание нарушил смех Ардры, а Иниге промолвил, взглянув на отца:

– Любопытный вопрос.

– Мы, собственно, хотели узнать, – сказал граф, – не можешь ли ты их прочесть.

– Почему «мы»? – осведомился Ардра. – Мне это все равно.

Прин подумала, не соврать ли, но ответила честно:

– Нет. Не могу.

– Тогда, боюсь, на твой вопрос ответить не так-то просто, – сказал граф. – Это явно не торговое письмо, которым владеешь ты. Письмо, как и ткачество, изобреталось много раз и для разных целей – ткать ведь можно как холст, так и шелк.

– Хочешь посмотреть? – спросил Иниге. – У отца много образчиков – думаю, он их охотно тебе покажет. Это одно из его увлечений.

– Местные зовут это колдовством, но ты, полагаю, достаточно разумна, чтобы не бояться разных видов письма.

– Да, я хотела бы посмотреть! – Прин пыталась представить себе, что значит «разные виды письма», переходя мысленно от того, которым пользовалась, к знакам на астролябии. Она могла бы сейчас написать «мои взгляды на письменность изменились» – хотя нет, не могла бы: она ведь не знала, как именно они изменились. – Если вы будете столь любезны…

– Сядем обедать, когда вы вернетесь – хорошо, дорогой? – сказала Тритти и трижды дернула за висящую у лестницы ленту.

– Да-да, конечно.

– Можно, мы тоже пойдем? – спросила Лавик.

– Разумеется.

– Сколько уж лет я там не был! – засмеялся Джента.

– Я останусь и помогу матушке, – сказал Иниге, удивив Прин – это ведь он предложил. Хорошо, что другие вызвались.

– Уйди с дороги, Ардра, – сказал граф. Мальчуган мигом вскочил со ступеньки и убежал, а все прочие во главе с Лавик стали подниматься по лестнице.

Оглянувшись, Прин увидела, что Тритти с помощью ленты вызвала на подмогу с полдюжины рабов в белых оборках поверх ошейников. Они тащили столы, стлали скатерти, расставляли посуду.

Где же они были раньше? Дом, правда, так велик, что может вместить и сто слуг. Прин вообразила, как они прячутся за дверьми, за портьерами, в соседних комнатах и записывают всё, что услышали. В этот миг граф, будто прочитав ее мысли, произнес фразу, напомнившую Прин о красноречивой обмолвке Тритти:

– Рабам не позволены две вещи: учиться грамоте и пить. И то и другое воспламеняет воображение, что для рабов совершенно лишнее.

Лестница вела наверх мимо других комнат, как с гобеленами, так и без.

– Не пойти ли взглянуть на Цветика… – произнесла Лавик. – Впрочем, за ней присматривают.

Впереди брезжил свет. Прин думала, что там окно, но нет – они поднялись на самый верх дома. За холмами лежало море с коврами водорослей, с островами и мелями. Прин затаила дыхание.

– Изумительный вид, правда? – сказала Лавик, а Джента спросил:

– Ты никак починил ступеньки на повороте?

– Да, в прошлом году, – сказал граф. В самом деле, ступеньки здесь были новые и высокие, в отличие от остальных, сильно стертых. – Детям стало опасно подниматься сюда. – Они прошли мимо каморки, вырубленной прямо в скале, шести футов в вышину и столько же в глубину. Прин разглядела внутри стол, скамейки, кучу доспехов в углу, заржавленные копья разной длины у стенки. – Здесь, когда я был в возрасте Ардры, помещался мой наблюдательный пост – хотя, как говаривал мой отец, наблюдать отсюда можно было разве что за туманами да закатами. Я просто скрывался здесь, не желая видеть, как он дуется, бьет рабов и постоянно гневается; теперь-то я понимаю, что гневался он из-за того, что его владения убывают. Через месяц я упал, растянул лодыжку, и мне запретили сюда ходить – а ступеньки я починил только в прошлом году!

– Это показывает, как долго я у вас не был, – сказал Джента, глядя на море.

Над ними нависал скальный выступ, поросший мхом и кустарником.

– Где это мы? – спросила Прин.

– Все еще в доме, – засмеялся Джента. – Первые комнаты выдалбливались прямо в скале, а некоторые – Большой и Малый чертоги, Красная Палата и пара других – были естественными пещерами. Потом к ним начали пристраивать новые. Здесь много скрытых ходов; если зайдешь поглубже, можно наткнуться на целую анфиладу с пыльной мебелью, построенную кем-то из прадедов и напрочь забытую нами!

– Все это отразилось в местных преданиях, – подхватила Лавик. – Недавно к нам нагрянули важные северяне, искавшие останки некого военачальника, замурованного будто бы «в глубокой пещере». Что ж, в наших подвалах замурованных камер, темниц и каменных мешков хоть отбавляй – жуть, да и только. С полководцем этим якобы рассорился в старину кто-то из наших предков. Но в предании сказано не «темница», а «глубокая пещера», поэтому искатели обшарили все холодильные пещеры старого Роркара – однако нашли только кости рабов, не угодивших надсмотрщикам.