Опасная идея Дарвина: Эволюция и смысл жизни - Дэниел К. Деннетт

Последние слова Мейнарда Смита двусмысленны: при господстве параллельной эволюции совершенно неважно, какая именно таксономическая группа унаследует землю – из‐за стратегии «приманка-и-подмена»! Комбинация этой стратегии с параллельной эволюцией подводит нас к ортодоксальному выводу, что любая линия родства, которой посчастливится выжить, будет склонна совершать Удачные ходы в Пространстве Замысла, и результат окажется сложно отличить от победителя, который оказался бы на этом месте, если бы сохранилась другая линия родства. Возьмем, к примеру, птицу киви. Она возникла в Новой Зеландии, где у нее не было никаких соперников среди млекопитающих, и в результате у нее появилось множество признаков, характерных для млекопитающих – по сути дела, это птица, притворяющаяся млекопитающим. Гулд сам писал о птице киви и ее удивительно крупных яйцах519, но, как указывает в своем отзыве Конвей Моррис,

Гулд не отвергает существование сближения – да и как бы он смог это сделать? – но склонен его игнорировать. Почему? Возможно, потому, что, как говорит Конвей Моррис, в этом роковая ошибка его теории случайности521.

Итак, теперь у нас есть ответ на третий вопрос. Фауна сланцев Бёрджеса вдохновила Гулда потому, что он ошибочно полагает, будто она позволяет доказать его тезис о «радикальной случайности». Она, может быть, и иллюстрирует этот тезис – но мы этого не узнаем, пока не проведем изыскания такого рода, которые сам Гулд проигнорировал.

Мы добрались до второй базы. В чем именно состоит тезис Гулда о случайности? Он говорит, что «наиболее распространенным ложным представлением об эволюции, по крайней мере среди тех, кто не изучает ее профессионально», является идея, будто «то, какими мы в итоге стали» каким-то образом является «от природы неизбежным и предсказуемым в рамках теории»522. То, какими стали мы? Что это значит? Есть подвижная шкала, на которой Гулд забывает отметить свое заявление о перематывании пленки. Если «мы» означает что-то очень конкретное – скажем, Стива Гулда и Дэна Деннета, – то нет нужды в гипотезе массового вымирания, чтобы убедить нас, как нам повезло появиться на свет; чтобы отправить нас обоих в Нетландию, достаточно, чтобы наши матери никогда не повстречали наших отцов, и, разумеется, то же контрфактуальное высказывание верно для каждого из наших современников. Однако, случись с нами такое несчастье, это не означало бы, что наши кабинеты (его в Гарварде, мой – в Тафтсе) остались бы пустыми. Было бы удивительно, если бы в этих обстоятельствах в гарвардском кабинете оказался бы кто-нибудь по фамилии «Гулд», и я гроша бы ломаного не поставил на то, что этот человек окажется завсегдатаем кегельбанов Фенуэй Парка, но смело бы побился об заклад, что он будет знатоком палеонтологии и станет читать лекции, публиковать статьи и проводить тысячи часов за изучением фауны (не флоры – кабинет Гулда находится в Музее сравнительной зоологии). Если же, с другой стороны, «мы» значит для Гулда что-то глобальное, например «дышащие воздухом сухопутные позвоночные», – он, вероятно, был бы неправ по причинам, названным Мейнардом Смитом. Итак, мы вполне уверенно можем предположить, что он имел в виду нечто среднее, например «разумных, говорящих, изобретающих технологии и создающих культуру существ». Это интересная гипотеза. Если она верна, то в противоположность тому, что традиционно думают многие мыслители, поиск внеземной жизни столь же абсурден, как и поиск внеземных кенгуру – она появилась лишь однажды, здесь, и это событие, вероятно, больше не повторится. Но в «Удивительной жизни» не приводится никаких доказательств в пользу этого утверждения523; даже если прореживания фауны сланцев Бёрджеса были случайны, то, каким бы линиям ни посчастливилось выжить, они, согласно стандартной теории неодарвинизма, будут продолжать совершать Удачные ходы в Пространстве Замысла.

Вот ответ на наш второй вопрос. Теперь, наконец, мы готовы коснуться первой базы: почему этот тезис, как бы он ни был выведен, так важен? Гулд полагает, что гипотеза «радикальной случайности» выбьет нас из колеи, но почему?

Что именно не может быть дальше от реальности? Поначалу может показаться, будто Гулд здесь говорит, что не существует сплошной, непрерывной линии, связывающей «инфузорий» с нами, – но она точно существует. Не существует более надежного вывода из великой идеи Дарвина. Как я сказал об этом в восьмой главе, мы, бесспорно, являемся прямыми потомками макросов – или монад – простых доклеточных репликаторов, носящих то или иное имя. Так что же здесь может иметь в виду Гулд? Возможно, следует акцентировать «дорогу прогресса» – именно вера в прогресс так далека от истины. Хорошо, дороги и в самом деле представляют собой сплошные, непрерывные линии, – но не линии всеобщего прогресса. Это верно, но что из того?

Не существует глобального пути прогресса, но на локальном уровне идет непрерывное совершенствование. Этот процесс усовершенствования разыскивает наилучшие конструкции с такой высокой степенью вероятности, что адаптационист зачастую способен предсказать результат. Перемотайте пленку тысячу раз, и раз за разом та или иная родственная линия будет находить Удачные решения. Параллельная эволюция – не доказательство глобального прогресса, но исключительно веское свидетельство мощи процесса естественного отбора. Это – мощь фундаментальных алгоритмов, совершенно бездумных, но, благодаря построенным ими подъемным кранам, проявляющих удивительные способности к поиску, распознаванию и принятию мудрых решений. Места для небесных крючьев нет – как нет и нужды в них.

Не думает ли Гулд, что его тезис радикальной случайности способен развенчать ключевую дарвиновскую идею, что эволюция – это алгоритмический процесс? Таково мое осторожное заключение. В массовом сознании алгоритмы – это алгоритмы для достижения конкретного результата. Как я говорил во второй главе, эволюция может быть алгоритмом и эволюция могла создать нас посредством алгоритмического процесса, и для этого вовсе не нужно, чтобы эволюция была алгоритмом для создания нас. Но если бы вы этого не понимали, то могли бы подумать: