На руинах - Галина Тер-Микаэлян

— Вы их… убили?!

— А как еще было от них избавиться? Никак! А кто их к нам привел? Опять же ты.

— Хватит, Коляша! — в тревоге вмешался Вася, обнимая девушку за плечи. — Успокойся Зоинька, ни о чем не думай.

— Вы все врете! — оттолкнув его, закричала Зойка. — Этот охранник… Миша… он же здоровый, как вы с ним справились? И потом, ты же его знал, он же твой знакомый!

— Не вопи, раз говорю, значит, справились. Почему иначе подполковник поверил, что ты с его дочкой? Так что, милая, тебе по всем статьям тюрьма светит, если ты не уберешься отсюда подальше. Поняла или нет?

Зойка опустила голову, в мыслях у нее царил полный сумбур, на душе было тошно.

— Поняла, — с трудом выговорила она.

— Попробуем достать баксы — пойдешь к своему питерскому деятелю и скажешь…

— Она к нему не пойдет и ничего ему не скажет! — Вася сказал это, как отрезал. — Надо иначе у него выманить «зелень».

Коля взглянул на искаженное лицо приятеля и тут же пошел на попятный.

— Ладно, хорошо — давай, ограбим его квартиру, — кротко ответил он. — Ты когда-нибудь грабил квартиры, Васек, есть у тебя опыт?

— Да хоть лучше и ограбим, а к нему она не пойдет! — злобно прошипел тот.

— Хорошо, решили — грабим. Где он живет, Зоя, ты не забыла?

— Я… — девушка испуганно дернулась, — я помню, как идти. И визитка у меня была с адресом — я прочитала и запомнила.

— Тогда с утра на поезд — московский в девять двадцать отходит, я как-то Лешку провожал, знаю.

— Мне домой надо свои шмотки взять, я так не поеду — в резиновых сапогах.

— Сходи прямо сейчас и возьми.

— Сейчас нельзя, с утра до поезда схожу — папашке с мамашкой к семи на завод, Ксюшка в без пятнадцати восемь в школу уходит.

Однако в восемь утра Ксюша оказалась дома — Зойка забыла, что уже наступил ноябрь, и у сестренки начались осенние каникулы. В свободное от школы время девочка любила поваляться в постели подольше, хотя после восьми сон уже не шел. Звук поворачивавшегося в замочной скважине ключа заставил ее выскочить из постели и накинуть халатик.

— Зойка! А я думала, воры лезут, а это ты.

С минуту они смотрели друг на друга, потом Ксюша кинулась сестре на шею. Зойка ласково прижала ее к себе, чмокнула в нос.

— Ксюшка, глупыша ты моя, чего ревешь?

— Я… мы думали… мама сказала, — девочка всхлипнула, — она сказала, что тебя, наверное, убили!

Зойка ухмыльнулась, представив себе, какой злобной радостью светилось лицо матери, произносившей эти слова.

— А я живая — не заметно? — она вдруг спохватилась: — Только не говори им, что я приходила, поняла? Никому не говори!

— Не скажу, — Ксюша послушно кивнула и шмыгнула носом, — а где ты была?

— Я только шмотки свои из шкафа возьму, — не отвечая на вопрос сестры, говорила Зойка, направляясь к себе в комнату, — а эти сапоги и куртку оставлю — ты сегодня или завтра их тете Клаве отнеси, которая в деревянном доме у Дона живет. Я тебя к ней водила, у нее еще собака Пират, помнишь? Только одна не ходи, с девчонками из класса договорись.

— Ладно, отнесу. Ой, мамочки, какая куртка смешная, ты ее с пугала сняла? А ты когда опять приедешь?

— Не знаю, может, и никогда. Дай я тебя еще раз поцелую — на всякий пожарный.

В день похорон Халиды с утра зарядил мелкий осенний дождь, и небо над Москвой казалось затянутым тусклой серой пеленой. Гражданская панихида проходила в стенах института, в котором она много лет работала и с которым потом в течение всей своей жизни не прерывала связи. Народу собралось много — друзья студенческих лет, товарищи по работе, многих из них Сергей даже и не знал.

Петр Эрнестович, самолет которого опоздал из-за метеоусловий, приехал уже после начала панихиды. Приблизившись к Сергею, он встал рядом и осторожно коснулся руки брата. Сергей обернулся и кивнул, бледное лицо его казалось высеченным из камня.

«Как странно складывается жизнь, — думал Петр Эрнестович, — Сережа был нам со Златой, как сын. Мы думали, он будет иметь большую счастливую семью, а мы с ней, моей Златушкой, станем нянчить его детишек, как своих внуков. В сорок восемь лет она неожиданно родила, теперь у меня трое детей, а бедный Сережа всех потерял — обеих жен, дочь. Лиза с Тимуром уже тактично дали понять, что Русланчик и Юрик фактически не его сыновья — Лиза хочет сама заниматься мальчиками. По закону Сережа имел право не согласиться — он усыновил детей и любит, как родных. Я даже подумать не мог, что он так легко их отдаст, я готов был всеми силами помочь ему в воспитании, но он… Как он это сказал? „Что одинокий мужчина под шестьдесят с разбитым сердцем и поглощенный наукой будет делать с двумя пацанами? Конечно, о деньгах тут и речи не может быть — я всегда буду помогать им материально“. Я был потрясен этими его словами! Сказал бы он так, будь они его родными детьми?».

Увидев Петра Эрнестовича, к ним приблизился директор института Валентин Петрович Знаменский, бывший университетский товарищ академика Муромцева.

— Приветствую, Петр, мои соболезнования.

— Здравствуй, Валентин, благодарю.

Они пожали друг другу руки, и Знаменский представил стоявшую рядом с ним высокую миловидную женщину.

— Рита, жена моего внука.

— Мы учились вместе с Халидой, — тихо сказала она, — примите мои соболезнования.

«У Вальки Знаменского такой взрослый внук! Это значит, что Халида по возрасту могла бы быть моей внучкой, — с горечью подумал Муромцев-старший, — хотя, кажется, Валек немного старше меня. Все равно, как нелепо складывается жизнь!».

Рита Знаменская отошла и, встав рядом с заплаканной светловолосой женщиной, что-то тихо ей говорила.

«Друзья ее юности, — ощущая странную отрешенность в душе, думал Сергей, — той юности, что прошла без меня, рядом с Юрой. Перед самим собой можно не кривить душою — я полюбил ее в тот день, когда в шестьдесят пятом очнулся после аварии и увидел рядом девочку неземной красоты. Наталья? Влечение, жалость к ее молодости и одиночеству, ответственность, бешенство и унизительное чувство после ее измены, но любовь… Нет, я всю жизнь любил одну лишь Халиду, хотя не осознавал этого. Но она меня не любила, она любила Юру, даже после его смерти. Когда мы были вдвоем, я всегда ощущал его присутствие, и, если честно, мне казалось, что лишним при этом был я. Она вышла за меня от отчаяния, потому что всегда очень тепло относилась ко мне — как к другу. Мы с ней вместе пытались ИМ противостоять, я уверен теперь, что это именно ОНИ убили ее. Петя недоволен, что я согласился оставить мальчиков с Лизой, он не понимает — я одинаково люблю всех ее детей. Всех! И пусть они будут вместе, если Лиза так хочет, я уже стар, и неизвестно…»