Гарем Ивана Грозного - Елена Арсеньева

Малюта Скуратов… Малюта никак не мог прийти в себя отпотрясения, что выбор государя пал-таки на его родственницу. Он даже и ненадеялся на такое счастье – оказаться в свойстве с господином и повелителем.Царь Иван Васильевич иногда снисходил до того, что называл Малюту своимединственным другом, однако Скуратов не заносился от этих слов. Он был псомгосударевым, а ведь и псов люди иногда называют своими друзьями. С Малюты быловполне довольно места у ног обожаемого хозяина, он почитал себя достойнымтолько лизать его сапог, а успех этих смотрин… ему такое и присниться не могло!Приходилось признать, что жена его в очередной раз оказалась права. Может, и еенастояние непременно отдать дочку Машу за этого красовитого щеголя Годуноватоже во благо?

Матрена Бельская, жена Малюты, думала о том, что бабы во стораз умнее и хитрее мужиков. Это же просто не счесть, сколько сил ей пришлосьпотратить, чтобы уговорить муженька выставить Марфу на государевы смотрины!Попытка не пытка, за спрос денег не берут, а выиграть можно весь мир. Ивыиграли же! Жаль, конечно, что у них не было собственной дочери-красавицыподходящих лет, Марье-то уже восемнадцать, да и замужем она. Взгляд Матреныперелетел к зятю. Борис покосился на тещу таинственным темным оком, вдруг осветившимсяпотаенной усмешкою. Матрена сжала губы куриной гузкою, чтобы не расплылись вулыбке. Зять был ей чрезвычайно по сердцу! Глупенькая Маша и не понимает, какей повезло. И не надо ей понимать, не надо… пусть стоит да радуется новомувозвышению семьи, а больше ей знать ничего не нужно. Ни ей, ни кому-то другому.Матрена и на исповеди не проболтается о том, что дерзким «опричником»,обесчестившим опасную соперницу Марфы – Зиновию Арцыбашеву, был не кто иной,как милый Бориска. Матрена подсунула ей наливочки… не простой наливочки.Зиновия обеспамятела сразу, а уж потом Бориска быстренько сделал свое мужскоедело. Ну и что? Невелик грех, подумаешь! От зятя небось не убудет, от Машкитоже, а то где бы все они были сейчас, если бы возвысились жадные, будтовороны, Арцыбашевы?

Иван Иванович, царевич, исподтишка оглядывал государевуизбранницу и понять не мог, что отец отыскал в этой бесцветной птичке. ВотКученей, Марья Темрюковна, – это была красавица. По ночам снилась Ивану вгрешных снах, а днем такого страху наводила на них с братом Федором… Настоящаязлая мачеха, как в сказках! А эта девчонка будет небось бояться царевичей. Икакой с нее прок в постели? Может быть, отцу нравится обучать тихонь инесмышленышей? Но самому Ивану подавай горячих девчонок, вроде Евдокии! По нейсразу видно, на что она способна. И она чуть-чуть похожа на Кученей… Иванисподтишка пожал пухленькие пальчики невесты.

Евдокия даже не ответила на это пожатие. Она губы себеискусала от злобы и зависти! Царевна… она теперь всего лишь царевна, а могла быстать царицею! Наверное, наверное, государь выбрал бы ее, когда б Ивашка впередотца не вылез! Она мгновенно возненавидела будущего мужа, и был только одинчеловек на свете, которого Евдокия ненавидела больше.

Соперница, Марфа.

Белая голубка, тьфу! Да чтоб от нее перышки полетели! Чтобона сдохла!

– Прощай… навеки прощай, доченька моя ненаглядная…

Шепот государя был еле слышен. Он осторожно коснулся губамибелого лба покойницы, и Бомелий, стоявший поблизости, увидел, как судорожно,мучительно его пальцы стиснули край гроба.

Поспешно отвел глаза, чтобы не смотреть в это страдающее,искаженное глубоким горем лицо. Хотя вряд ли царь заметил бы сейчас хотьчто-то: его глаза полны слез. Он страшно потрясен смертью Марфы. Надеялся, допоследней минуты надеялся на лучшее, хотя под венцом она стояла уже совсембольная. Но государь никак не мог поверить, что лишится своей любимой птички, ккоторой он за три месяца привязался так, словно знал ее целую жизнь.

Интересно бы знать, подумал Бомелий, что сейчас грызет царясильнее? Бессмысленная смерть прекрасного юного существа? Или осознание того,что не все, оказывается, в мире подвластно его прихоти? Наверное, этозначительно усугубляет горе! В самом деле, как смириться с тем, чтовысокомерная судьба иногда указывает тебе на место, напоминает, что ты нетолько государь, властелин, не знающий меры своим желаниям и неистощимый насредства для их исполнения, но прежде всего – обыкновенный человек? И, словно вназидание тебе, внезапно вырывает из рук только что обретенное сокровище, вкотором ты видел награду и утешение за все страдания свои…

Бомелий в стотысячный раз недоуменно пожал плечами. Он никакне мог понять, что случилось! Девушка, воплощение юного здоровья и свежести,начала вдруг увядать, словно цветок, на который капнули кислотой, желтела ихирела. Бомелий руку дал бы на отсечение, что в день обручения Марфа быласовершенно здорова, он сам оглядел ее досконально, вдобавок цвет, запах, вкусее урины не могли солгать. Значит, что-то произошло за эти месяцы, пока онажила в отдельном покое Александрова дворца, под присмотром Малюты Скуратова иего жены, которые стерегли ее пуще, чем зеницу ока.

Что?

Ответ может быть только один: девчонку испортили, а вернее,отравили – как некогда отравили и первую, и вторую царицу. Но если прежниевиновники известны, то погубителя Марфы еще предстоит найти.

Бомелий задумчиво покосился на широченную Малютину рожу.Нет, его щегловитости[83] поубавилось! Малюта явно спал с лица, а в буйно-рыжейего шевелюре пролегли седые пряди, так что голова у него теперь красно-белая,полосатая. Это было бы смешно, когда б у кого возникла охота смеяться надзнаменитым палачом, перед которым все трепещут.

Малюта едва жив от злости. Чуть не стал свойственникомсамого царя! И можно не сомневаться, что он теперь перевернет небо и землю,чтобы отыскать того злодея, который уничтожил его заветную мечту в самуюпоследнюю минуту, когда она уже была столь близка к исполнению. Да, следуетждать новой полосы жестоких, кровавых дознаний, пыток, казней. Малюта будетусердствовать – и найдет, найдет виновника своего позора, вернет себе милостьгосудареву!

Мелькнула мысль: а что, если случившееся с Марфой было деломрук самого Малюты, что, если он сам или бесстыжая баба его отравиливозвысившуюся родственницу, чтобы опять поднять крик: «Государь-де вопасности!» – и вознестись на кровавой волне расправ со всеми мыслимыми инемыслимыми виновниками, как бы спасти царскую семью от реальной – иливоображаемой – угрозы?