Ангел Западного окна - Густав Майринк

Тут липотинская речь переходит в заунывное монотонное бормотание, которое льется и льется с его губ сплошным потоком, так молятся ламаистские монахи, до бесконечности повторяя свои медитативные мантры. У меня такое чувство, что это говорит уже не Липотин, а кто-то далекий и невидимый… Последнее, что я ещё разобрал, было:

— Разрешение от уз. Связывает любовь. Любовь устраняется ненавистью. Ненависть устраняется представлением. Представление устраняется знанием. Знание устраняется незнанием — вот кристалл алмазного Ничто.

Журчащий поток обтекает меня со всех сторон, но расчленить его на отдельные слова или фразы я не могу, не говоря уж о том, чтобы уловить хотя бы тень смысла. Эта речь предназначена для Бафомета, догадываюсь я и делаю отчаянную попытку расслышать то, что слышит Двуликий. Но мои уши остаются глухи…

Когда я наконец понимаю, что все мои усилия напрасны, и поднимаю глаза, то вижу пустое кресло. Липотин бесследно исчез.

Да и был ли он у меня?..

«Время» не поддается никакому учету, снова куда-то запропастился целый кусок, и я даже приблизительно не могу представить себе размеров пропажи. Так в один прекрасный день можно недосчитаться и нескольких лет, решил я и не поленился завести все часы в доме; теперь не без удовольствия прислушиваюсь к их усердному, педантичному тиканью, правда, все они показывают разное время, так как переводить стрелки я не стал: в моем странном душевном состоянии эта противоречивость в свидетельских показаниях не только не кажется неестественной, но и наоборот — забавляет, особенно смешно, когда они, как на самой настоящей очной ставке, начинают своим сварливым механическим боем, перебивая друг друга, выяснять, кто из них прав. Для меня же смена дня и ночи уже давно означает не более чем чередование белого и чёрного, а в том, что спал, я убеждаюсь лишь после того, как обнаруживаю себя протирающим глаза в одном из кресел, В этом случае равновозможны два варианта: вокруг меня либо непроницаемая темень, либо смутное, потустороннее свечение — это бледное, практически невидимое солнце пальпирует своими холодными, равнодушными лучами слепые, воспаленные окна моего дома, выдавливая из углов кабинета бесчисленные белёсые тени, похожие на отвратительные гнойные выделения…

Мою недавнюю встречу с фантомом Липотина я, конечно, зафиксировал вовсе не для того, чтобы доказать себе — это было бы уже верхом идиотизма! — мою собственную принадлежность к миру так называемых живых. Мне иногда кажется, что веду я эти записи исключительно ради самого процесса писания, может, даже и пишу-то не на бумаге, а чём-то чрезвычайно едким вытравливаю загадочные иероглифы в живой ткани моей памяти. Но есть ли, в сущности, какая-либо разница между двумя этими способами письма?!

Непостижима «действительность», но ещё непостижимее «Я»!.. Как ни старался я разглядеть, что же то было за состояние, в котором я находился до того, как ко мне пришёл Липотин, оповестивший о своем прибытии звонком двух уличных сорванцов, все мои усилия оказались напрасными, с тем же успехом можно пытаться пробить лбом каменную стену, ясно одно: это какой-то редкий случай летаргии! Какое же кошмарное действо творилось там, за толстой скорлупой, герметически отделившей какую-то часть моего Я, через какой страшный инициатический ритуал проходило это моё Я в тот латентный период, если его понадобилось скрыть даже от меня самого! Эта мысль не дает мне покоя, она преследует меня днем и ночью, но я не могу, не могу, не могу вспомнить ни-че-го!.. Если я пребывал в вечности, то каким образом меня вернули в бесконечность? Нет, это невозможно: жизнь вечную и жизнь бесконечную разделяет бездна и никому из смертных не дано порхать над нею взад и вперед… Тут меня осенило: быть может, Яну вобрала в себя вечность, поэтому и не слышит она моих призывов?.. Ведь мой зов обращён в бесконечность, и на него вместо моей Яны откликается… Асайя Шотокалунгина!

Но вновь мысли возвращаются на круги своя: что же происходило со мной в том странном, так похожем на смерть состоянии? И чувствую, как где-то в глубинах подсознания зреет тайный плод, и первые мои неуверенные догадки всё больше перерастают в уверенность, что в том герметическом саркофаге моей летаргии я постигал какое-то сакральное знание, невыразимое в терминах земного языка, и некто, бесконечно далекий от всего человеческого, посвящал меня в сокровенный смысл каких-то таинств и мистерий, которые, когда окончится инкубационный период, всплывут на поверхность моего сознания. О, если бы у меня был такой же верный проводник, как у моего предка Джона Ди «лаборант» Гарднер!

А то даже Липотин и тот больше не захаживает. Да и что толку от него теперь!.. Что мог, он уже дал — странный потусторонний посланец, верный и неверный одновременно!

Я долго размышлял над его речами и, мне кажется, начал что-то различать в непроглядно тёмном символизме вайроли-тантра, но каким образом реально «обратить вспять течение Иордана»? Пытаюсь сосредоточиться, а из головы не идут липотинские слова о том, что невозможно выйти за пределы тяготения пола…

Ну и раз уж я решил продолжать эти записи, то оговорюсь сразу, что придётся обойтись без дат, так как с хронологией дела у меня обстоят, прямо скажем, неважно. Пусть тот, кому в руки попадут эти тетради, сам, по собственному усмотрению, упорядочит описанные мною события в соответствии с календарём! Для меня же, ещё при жизни превратившегося в собственную тень, такие понятия, как «дни», «недели», «месяцы», «точное время», просто утратили всякий смысл.

Что же будет дальше?.. Меня одолевает любопытство и какая-то беспредельная усталость… Это ли не предвестники появления Асайи Шотокалунгиной?..

Итак, первая ночь, которую я провел в ясном сознании, позади…

Да, я оказался прав, и охватившая меня накануне усталость была далеко не случайна! Но унизительное чувство собственного бессилия переросло в железную решимость, и я решил атаковать. Прежде всего мне надо победить сон. Вот он крадется, нежный убийца! Но у меня на этот яд есть противоядие, и я призываю княгиню Шотокалунгину — её, а не Яну!

Однако на сей раз она манкирует моим приглашением. Выжидает, затаившись за кулисами моих чувств… Ну что ж, подождём и мы!..

В конце концов, тем лучше. Просто даже отлично! Это напряженное ожидание только концентрировало мои силы, и я ощущал, как с каждым ударом пульса моя ненависть, раскаляясь всё больше и больше, фокусируется в тонкое, фантастической остроты жало, которое мне почему-то очень хочется назвать «взглядом дракона»!..

Однако в эту ночь я на собственном примере понял — и слава Богу, что своевременно! — ужасную истину: ненависть, перерастающая свою цель, обращается против, самой же себя!

Да, конечно, лишь ненависть не дала мне забыться сном, но я вынужден был непрерывно увеличивать её накал: изможденное тело можно пришпорить лишь удвоенной инъекцией допинга. Но потом наступил момент, когда силы мои иссякли, и тогда всё напряжение моей негативной энергии, подобно кусочку льда на солнцепеке, растаяло прямо на глазах. И прозрачный кристалл моего пробужденного сознания сначала превратился в грязную лужицу, а потом стал сгущаться во всё более плотный туман духовной аморфности, вялости, тяжкой, свинцовой усталости — родной сестры ленивого благодушного смирения, тупой покорности и скотской похоти… Выходила ли Асайя из-за кулис, чтобы воспользоваться минутой моей слабости?.. Не знаю, во всяком случае, я её не видел!..