Тень ночи - Дебора Харкнесс

– Отчасти, но не совсем, – ответил Мэтью, прерывая мое разглядывание.

Я услышала его классический обтекаемый ответ, который и ответом-то не являлся.

– Думаю, для этого тебе понадобилось бы современное оборудование, какого здесь не сыщешь.

В самом низу листа стояли две жирные буквы «Б» и «К», обведенные кружком. Бишоп и Клермон. Кружок обозначал нашего ребенка.

– Для обоснованных выводов – несомненно, – согласился Мэтью, поднося кубок к губам.

– И какова твоя гипотеза? – спросила я. – Если она касается нашего ребенка, я имею право знать.

Мэтью вдруг застыл и раздул ноздри. Отставив кубок подальше, он взял мою руку, поднес к губам, словно намереваясь поцеловать. Но глаза у него потемнели.

– Ты виделась с Хаббардом, – с упреком произнес Мэтью.

– Но не потому, что искала встречи с ним.

Я попыталась вырвать руку и вдруг поняла ошибочность своего поведения.

– Подожди, – хрипло прошептал Мэтью, еще крепче стискивая мое запястье, затем прерывисто вдохнул. – Хаббард касался твоего запястья. Только запястья. А знаешь почему?

– Потому что он пытался привлечь мое внимание, – ответила я.

– Нет. Он пытался завладеть моим вниманием. В этом месте хорошо прощупывается пульс. – Большим пальцем Мэтью провел мне по вене, и я вздрогнула. – Здесь кровь находится так близко к поверхности, что я не только обоняю ее, но и вижу. Ее тепло усиливает любые посторонние запахи, находящиеся в этом месте. – Пальцы Мэтью, как браслетом, окружали мое запястье. – Где в это время была Франсуаза?

– На Лиденхоллском рынке. Со мной были Джек и Энни. Рядом подвернулся нищий, и я…

Умолкнуть меня заставила короткая, острая боль. На моем запястье появились полукруглые неглубокие ранки, из которых сочилась кровь. Следы зубов.

– Хаббарду хватило бы мгновения, чтобы взять у тебя кровь и все о тебе узнать. – Мэтью большим пальцем зажал место укуса.

– Я даже не видела, как ты это сделал, – ошеломленно призналась я.

Его глаза, все еще темные, вспыхнули.

– Ты бы и Хаббарда не увидела, если бы он вознамерился это сделать. – (Возможно, заботливость Мэтью не была чрезмерной, как мне думалось раньше.) – Больше не позволяй ему подходить слишком близко. Ты это поняла?

Я кивнула, и Мэтью начал постепенно обуздывать свой гнев. Только взяв себя в руки, он смог вернуться к моим вопросам о генетике.

– Я пытаюсь определить, насколько вероятно, что мое бешенство крови передастся нашему ребенку, – с нескрываемой горечью произнес он. – Бенжамен страдал этим бешенством. Маркус – нет. Мне ненавистен сам факт, что невинное дитя может получить такое проклятие.

– А ты знаешь причины, почему Маркус и твой брат Луи оказались невосприимчивыми, тогда как ты, Бенжамен и Луиза – нет?

Я старательно избегала предположения, что невосприимчивость может касаться всех его детей. Когда сможет (и если сможет), Мэтью расскажет больше.

Его плечи немного расслабились.

– Луиза умерла гораздо раньше, чем появилась возможность проводить достоверные исследования. А для достоверных выводов мне не хватает данных.

– Зато у тебя есть теория, – сказала я, кивая на лист с диаграммами.

– Бешенство крови всегда казалось мне чем-то вроде инфекционного заболевания. Я предполагал, что Маркус и Луи просто обладают природным иммунитетом. Но когда Благочестивая Олсоп сказала, что только прядильщица способна зачать ребенка от варга, это перечеркнуло мои прежние размышления. Похоже, я все время смотрел не в том направлении. Возможно, дело не в иммунитете Маркуса. Во мне самом есть что-то восприимчивое. И точно так же из всех теплокровных женщин только прядильщица восприимчива к семени варга.

– Генетическая предрасположенность? – спросила я, стараясь следить за ходом его рассуждений.

– Возможно. Некий рецессивный ген, который редко проявляется в популяции, если только не присутствует у обоих родителей. Я постоянно думаю о твоей новой подруге Кэтрин Стритер. Ты называла ее трижды благословенной, как будто ее генетическое целое больше, нежели сумма составляющих частей. – Мэтью быстро погрузился в лабиринт своей интеллектуальной головоломки. – Затем я подумал о другом. Можно ли объяснить твою способность к зачатию лишь тем, что ты прядильщица? Что, если не только ты, но и я обладаю сочетанием рецессивных генетических особенностей?

Когда Мэтью запустил пальцы в волосы, я посчитала, что всплеск бешенства крови полностью погас, и облегченно вздохнула.

– После возвращения в двадцать первый век ты сможешь проверить свою теорию, – сказала я и, понизив голос, продолжила: – Стоит Саре и Эм узнать, что они станут бабушками, ты получишь столько образцов крови, сколько тебе нужно. А заодно и готовность в любое время сидеть с ребенком. Обе в высшей степени подвержены «бабкиной похоти» и для ее удовлетворения много лет подряд возятся с соседскими детьми.

Наконец-то Мэтью улыбнулся:

– «Бабкина похоть». Какое грубое выражение! – Он подошел ко мне. – Похоже, Изабо тоже страдает ею, и не одну сотню лет.

– Мне даже страшно подумать, – сказала я, изображая содрогание.

Почему-то, когда мы говорили о реакции других на нашу новость, а не анализировали, как относимся к этому сами, я чувствовала себя по-настоящему беременной. Пока мое тело едва замечало новую жизнь, которую носило. В повседневных делах легко забывалось, что скоро мы станем родителями. Целыми днями я даже не вспоминала об этом и спохватывалась лишь ночью, когда Мэтью осторожно касался моего живота и в молчаливом единении вслушивался в признаки новой жизни.

– Тебе страшно подумать, как долго Изабо мечтает о внуках. А мне страшно подумать, что тебе может быть причинен вред, – сказал Мэтью, обнимая меня. – Будь осторожна, ma lionne, – прошептал он, уткнувшись в мои волосы.

– Буду. Обещаю.

– Опасность умеет красиво наряжаться, а ты не всегда способна распознать, что́ скрывается под этими нарядами. – Он немного отодвинулся и, пристально глядя мне в глаза, продолжил: – Запомни одну простую вещь: вампиры не похожи на теплокровных. Мы бываем смертельно опасны, и недооценивать это тоже опасно.

Предупреждения Мэтью еще долго звучали в моих ушах. Я стала наблюдать за другими вампирами из нашего окружения, пытаясь по едва заметным признакам угадывать направление их мыслей и их состояние. Я хотела понять, что́ выдает вампира, когда он голоден или утомлен, беспокоен или скучает. Такие признаки было очень легко пропустить. Когда Энни прошла мимо Галлогласа, его веки опустились, прикрывая жадный блеск глаз. Но это произошло так быстро, что я вполне могла приписать случившееся игре собственного воображения. Наверное, и Хэнкок раздувал ноздри, заметив нескольких теплокровных, шедших мимо нашего дома.