Халцедоновый Двор. И в пепел обращен - Мари Бреннан

Его смерть оставила в жизни Луны зияющую брешь. Теперь ей – вот странность – ужасно не хватало их прежних споров, отчаянно не хватало того, кто одернет, осадит ее в случае надобности, пусть даже на глазах у придворных. Его непреклонность служила фундаментом, на который можно было опираться без опасений.

Вдобавок, уход Энтони оставил такую же брешь и в ее власти. Оставалось только надеяться, что никто не сможет догадаться, сколь уязвима, сколь беззащитна сейчас королева, правящая сама по себе. По крайней мере, добиваться повиновения пока удавалось, сколь бы ее приказы ни возмущали подданных.

Двери со скрипом отворились, выпуская на волю рой человеческих стонов. Луна поспешно шагнула внутрь, вошедшая следом Сигрена захлопнула за нею створки, преградившие путь свежему воздуху, и вокруг явственно повеяло смертью.

Место сие было выбрано с великим тщанием. Углы и закоулки Халцедонового Чертога никакой логике не подчинялись: тут – просторные залы с высокими потолками, а тут – теснота узких коридоров и крохотных комнатушек. В эту часть можно было попасть только тремя путями, один из коих вел наверх, в Биллингсгейт, а пару других Луна велела перекрыть, отгородив от дворца покои, отданные доктору Эллину под чумные бараки.

На первый взгляд сия идея показалась ей просто нелепой. Впустить в Халцедоновый Чертог смертных? Хорошо, если это доверенные друзья или мимолетные увлечения, приведенные вниз ненадолго, а число их невелико. Но в этих комнатах расположилось на тюфяках более сотни страждущих, и все останутся здесь, пока не поправятся либо не умрут. Все это были бедняки, всеми брошенные, те, о ком не могли позаботиться близкие. Таких Эллин уводил вниз и запирал здесь, дабы хворь их не поражала здоровых. Комнаты загодя освободили от всей обстановки, кроме самой необходимой, двери заперли и приставили к ним караульных, чтоб пациенты не разбрелись по дворцу – вряд ли хоть одному удастся понять, где он находится. Ну, а если кому-нибудь покажется странной потусторонняя атмосфера дворца… что ж, горячечным бредом можно объяснить многое.

Много ли во всем этом проку? Луна нередко гадала, не заблуждается ли, переоценивая свою помощь, не заглушает ли чувства вины пустопорожними показными деяниями. Но Энтони завещал ей оберегать лондонский люд, и посему она делала, что могла. Эллин, разбиравшийся в сих материях куда лучше нее, говорил, будто определенная польза от этого есть.

Среди болящих расхаживали дивные, разносившие воду, лекарства и принесенную сверху пищу. По большей части сиделками были хобы, призванные к сей службе отзывчивым нравом, однако хватало и прочих. Несколько гоблинов вызвались помогать из извращенного любопытства, из интереса к страданиям и разложению плоти. Эллин терпеть их не мог, но пока они выполняют приказания, прочь никого не гнал.

Вдруг в тишине раздался отчаянный крик:

– Господи, помоги!.. Прошу, умоляю, избавь от этой боли…

Несколько дивных втянули головы в плечи, но исключительно в силу привычки. Все они были защищены, однако подобные мольбы в устах доведенных до крайности смертных не радовали никого. Камни Халцедонового Чертога содрогались, однако пока выдерживали.

Луна медленно перевела дух. Конечно, одинокими выкриками и молитвами, произнесенными в горячечном бреду, дворца не разрушить, но все же она каждый раз вздрагивала и замирала.

Тут впереди показался Эллин, несмотря на прохладу, утиравший с лица пот. Коснувшись локтя Сигрены, Луна указала ей на безобразного малыша-хоба, что проходил мимо, согнувшись под тяжестью котла с водой.

– Помоги ему. Я далеко не пойду.

Оставшись одна, она приблизилась к доктору. Тот встретил ее усталой улыбкой.

– Вас послали сестры Медовар?

– Меня никто никуда послать не может, – с раздражением ответила Луна. – Я, доктор Эллин, пришла приглядеть за тобою сама.

Общее горе и заботы об Энтони в последние часы его жизни связали обоих странными узами, благополучно преодолевшими высоту ее положения. Все это неким непостижимым образом, минуя любые промежуточные стадии, сделало их не чужими друг другу, но союзниками столь близкими, словно оба знакомы многие годы.

– Они ушли отсюда меньше часа назад, – пояснил Эллин, бросив промокший насквозь носовой платок на поднос проходившего мимо пака. – По-моему, чтобы пополнить запасы провизии.

Луна удивленно подняла бровь.

– Ушли они не меньше часа, а добрых полдня назад, а вскоре была доставлена и провизия. Теперь они отдыхают. Что и тебе не мешало бы.

Изумление доктора казалось вполне искренним, и Луна криво улыбнулась.

– Время здесь ведет себя странно, а ты к сему еще не привык.

– Очевидно, да.

Плюхнувшись на ближайший ящик, Эллин прислонился спиною к стене. Он вполне мог соблюдать этикет, когда чувствовал в этом надобность, но здесь, за работой, в своей стихии, вел себя более раскованно, предпочитая поберечь силы для тех, кого пытался спасти.

– Я непременно отдохну, обещаю. По правде говоря…

С этим он замолчал, погрузившись в раздумья, а Луна щелкнула пальцами, подзывая к себе одного из хобов. За время беркширского изгнания она запомнила имена всех подданных, последовавших за ней, но те, кто остался в стороне, зачастую были ей незнакомы. Придворных-то, разумеется, знала, но тех, кто держался за пределами сверкающего великолепия дворца, избегая изящных насмешек избранных, порой не могла узнать даже в лицо.

– Меда доктору Эллину, – велела она.

Этот напиток сестры Медовар доставляли во дворец целыми бочками, хотя когда они успевали его готовить, оставалось только гадать.

От поднесенной кружки Эллин отказываться не стал. Поначалу он опасался возможных последствий, но Гертруда заверила доктора, что для смертного ее мед безвреден.

– Думаю, приют наш пора закрывать.

– Вот как?

Кивнув, Джек обвел комнату широким взмахом руки.

– Взгляните: здесь уже куда меньше народу, чем было. Зима; чума идет на убыль. Думаю, поветрию еще далеко не конец, но ведь я помню, чем содержание здесь грозит людям. А если, упаси Го… – Едва не поперхнувшись этим словом, он оборвал фразу. – А, да. Если, так сказать, противу наших чаяний, следующее лето окажется таким же скверным, как и прошлое, наш небольшой чумной барак можно открыть заново. Но до тех пор мы вполне можем вернуть этих людей домой, в Лондон.

«Да мне едва ли не хочется возразить!»

Столь поздно выступившая на защиту Лондона, Луна отнюдь не желала прекращать начатое, однако, уступив просьбе Эллина об устройстве внизу чумного барака, она вряд ли могла возражать против совета закрыть его.

– Да, я и сама заметила: в торговле оживление.

– Именно. И король наш может вскоре вернуться. И не только король.

Тут Эллин умолк, уткнулся взглядом в кружку и, наконец, негромко, едва уловимо, пробормотал: