Память душ - Дженн Лайонс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
У меня застучали зубы, и я вспомнил, что Турвишар велел мне подождать его внутри. Внутри чего? Ах да. Таверна.
Во время моего последнего визита я мало разглядел Кишна-Фарригу, хотя мог бы многое рассказать о качестве их рабских ям и канализации. Здания здесь не были похожи на столичные, где пространство всегда было на вес золота. В Столице даже в самом бедном квартале стены домов были прочными и толстыми, плотно зажатыми друг меж другом и за счет этого многослойными. Напротив, Кишна-Фаррига снисходительно раскинулась вдоль холмов, окружавших гавань, и каждое здание возвышалось над своими собратьями, подобно трибунам на стадионе.
Замерзающее дыхание и леденящий холод напомнили мне, что я слишком плохо одет, чтобы оставаться снаружи. Я вошел в таверну.
В подтверждение столичной природы Кишна-Фарриги мое появление вызвало лишь незначительный переполох. Большая комната напоминала мне джоратские землянки – только здесь они были надземными и сделанными из дерева. И все же это было закрытое пространство, предназначенное для укрытия от непогоды. Огромные ставни закрывали окна. В очаге ревел огонь. Дым от масляных ламп наполнял комнату закопченной дымкой. Передняя комната казалась необычайно многолюдной для этого часа, вероятно из-за торговцев, клерков и докеров, наслаждающихся отдыхом после обычной рутины. Толпа казалась достаточно веселой. От запаха еды у меня заурчало в животе. Я с усилием постарался не обращать на это внимания.
Вместо этого я сел в кресло как можно ближе к огню, горящему в камине, развернул свою арфу (как ее теперь называть? Я все еще не решил) и начал играть.
Традиционный этикет (или, по крайней мере, традиционный столичный этикет) требовал, чтобы музыкант зарегистрировался у владельца трактира, прежде чем начать игру, но ничто в моей одежде не наводило на мысль о традиционном музыканте. Опять же некоторую поблажку можно было дать богатому, эксцентричному ванэ, живущему как того требовала репутация их расы.
Кроме того, у меня не было настроения спрашивать разрешения.
Поэтому я просто играл. Я начал с «Баллады о поездке Тиррина» и «Песни о Рассвете». Я также сыграл единственные две песни ванэ, которые знал, и обе они были меланхолическими панихидами. Одна из них буквально и называлась «Песней Валатеи» (именно поэтому я научился играть ее в первую очередь). Как нетрудно себе представить, это была ужасная трагедия, когда все погибли и все было разрушено.
Я сыграл ее дважды.
В обычной ситуации я бы себе подпевал, но сейчас я не был уверен, что не разревусь.
Наконец занывшие пальцы потребовали, чтобы я остановился. Прошло слишком много времени с тех пор, как я в последний раз играл на арфе – сейчас мои мозоли были явно неподходящими для этого. В баре повисла тишина, и я медленно поднял глаза.
Зал разразился аплодисментами. Люди выкрикивали названия, как я предположил, местных баллад или, вероятно, шанти. Не обращая на это внимания, я принялся убирать арфу в чехол. Теперь, когда Валатея была жива, я не мог продолжать называть свою арфу так же. Как ее назвать? Тоска? Вероятно, да. В конце концов, именно это и означает имя Валатея[188]. Проклятие арфы не утратило своей силы. Я получил арфу, а следом за ней потерял отца. Снова.
Коренастый мужчина, бледный по стандартам Куроса, подошел ко мне, вытирая руки о фартук.
– Хочешь… жить? В… дереве… э…
Я уставился на него. Он пытался говорить на языке ванэ, ворале. И получалось это у него ужасно. И все же я восхищался его усилиями. Хозяин таверны в Кууре даже и не пытался бы.
– Я говорю по-гуаремски, – сказал я.
– О, слава богам. – мужчина заметно расслабился. – Я спросил, не хотите ли вы чего-нибудь выпить? За счет заведения.
– Я бы предпочел что-нибудь поесть, если ты не возражаешь.
– Конечно, почему бы и нет? У меня остался стейк-пудинг, если хотите.
– Пудинг… – Я покачал головой. Я сообразил, что местные жители понимали под словом пудинг совсем не то же самое, что и я. Либо местная кухня была невероятно отвратительной. – Все, что есть. Спасибо.
– Сейчас вернусь. Кроме того, вам стоит забрать это, прежде чем кто-нибудь решит, что это вам не нужно. – Он указал на землю.
Орды. Я скучал по толпе, швыряющей деньги мне под ноги, и чуть не рассмеялся от этого мрачного юмора. Будь я действительно лордом ванэ, польстило бы мне это или шокировало?
Что ж, мне нужен был металл. У меня не было никакой местной валюты. Я наклонился и поднял монеты, задумавшись о трех важных вещах. Во-первых, я не ожидал, что мой день закончится именно так. Во-вторых, я уже скучал по Тераэту и Джанель, как по воздуху, которым мне нужно было дышать. И наконец, поскольку время на Маяке в Шадраг-Горе текло иначе, Турвишар должен был вернуться еще до того, как я доиграл бы первую песню.
А значит, что-то случилось.
В голове проносились тысячи ужасающих вариантов. Релос Вар знал о Шадраг-Горе. И вряд ли Вар будет вежлив, если столкнется с Турвишаром. А если что-то и случилось, это ведь было в Шадраг-Горе. Турвишар мог быть мертв уже несколько месяцев, и я бы никогда этого не узнал. А значит, я оставался сам по себе.
Я огляделся. Часть людей все еще бросали на меня взгляды, как настороженные, так и любопытные, но большинство вернулись к выпивке и болтовне.
Толпа людей сгрудилась вокруг стола в глубине зала, и они сосредоточенно занимались серьезными делами, о которых мне было хорошо известно. Это была какая-то азартная игра, хотя я стоял недостаточно близко, чтобы определить, во что конкретно они играли. Однако сама игра не имела значения, пока удача была важнее мастерства.
– Спасибо, Таджа, – пробормотал я.
Я взвесил монеты на ладони. Возможно, этого было достаточно, чтобы купить мне пропуск.
65. Парламент Цветов
(История Тераэта)
Тераэт изо всех сил пытался сохранять сосредоточенность. Что было очень кстати, потому что в данный момент то, что он хотел сделать, и то, что ему нужно было сделать, было совершенно разными вещами. Ему хотелось пойти за Кирином. Ему хотелось кричать. Ему хотелось убить, ох, да кого угодно. Всех!
Ему нужно было сохранять спокойствие и уделять внимание матери.