Красный тайфун - Влад Савин

Ну вот, афиша кинотеатра — знакомый портрет. Лючия Смоленцева, а ведь на вид и сорока ей не дашь! Первый раз в большой роли снялась в пятьдесят первом… вот интересно, насколько режиссерам было приятно работать с той, кто должна была оценивать их продукт с идеологической точки зрения, а при необходимости подключала «тяжелую артиллерию» в лице своей подруги из ЦК? Хотя фильмы, надо отметить, выходили вполне на уровне — даже боевики, что исторические, про русбой-мордобой с татаро-монголами, шведами, поляками, французами и еще черт знает с кем, что про романтику революции и Гражданской, что про Отечественную. В пятьдесят четвертом она снялась в «Накануне», классика по Тургеневу… хотя и там сначала «товарищ Люся» желала подраться и пострелять, хотели сделать из фильма сериал, как там героиня в Болгарии уже одна, без Инсарова, турок бьет и погибает геройски, но что-то не сложилось. А затем она плотно с Ефремовым завязалась — экранизации «Лезвия бритвы», «На краю Ойкумены», «Чаша отравы» и, конечно, «Андромеда»! На афише новое что-то — «Таис Афинская»? Интересно — на прежних фильмах, всем известно было, что Смоленцева даже целоваться перед камерой соглашается с крайней неохотой, а на более откровенные сцены приходилось дублершу приглашать, снимая со спины, — мораль католическая, что только с мужем можно, и никак иначе!

Еще одно отличие советских фильмов (которых я в прокате и за границей видел довольно) от иной истории — про революцию и гражданскую, иногда четко наблюдается мотив сглаживания «красно-белых» противоречий перед лицом общего (иностранного) врага, а то и просто бандитов. Чего в жизни не было, насколько историю помню! И прежних, бескомпромиссных картин хватает, но есть и такие, которые показывают беляков не врагами, а искренне заблуждающимися, и по-своему тоже желающих блага Отечеству. Хотя на Дальнем Востоке (лента, снятая явно по мотивам нашего «Поговорим, брат») Дальневосточная республика и была по сути «народным фронтом», а не большевистской диктатурой, а вот японцы там всерьез хотели к себе территорию до Байкала… так что, может, и похоже на правду.

Сижу на трибуне «Лужников», стадион забит до отказа. Ясное небо над головой, солнце светит, облака быстро бегут, и бьются на ветру разноцветные флаги — трибуны открытые, как и у нас было сначала, крышу над ними сделали лишь в девяносто седьмом. Еще четверть часа до начала, народ громко разговаривает, музыка гремит, что-то бравурное, спортивные и военные марши. Ну скорей бы начинали!

Мать моя женщина, это же наша песня, из иных времен! Только у нас «над городом Кабулом» пели, а здесь на Шираз переделали, где бои были в сорок шестом, во время Иранского конфликта. Локального конфликта, не войны, — чтоб силы и ресурсы Советской страны от восстановления разрушенного в войну прошедшую не оттягивать. Тогда у нас три дивизии там было, один мотострелковый корпус, они на себе весь конфликт и вытянули, по существу, ну еще воинство Барзани, конечно, — очень не хотелось курдам снова под британский сапог. И никто не расскажет о том, что творилось за линией фронта, которой и не было, считай, в тех песках. Родина о вас не вспомнит, потому что она о вас и не слышала! Зато турки с тех пор «советских шайтанов» шибко боялись, ведь в сорок третьем им с нами в бою повезло не встретиться — теперь такой урок получили, что в Израильской войне пятьдесят пятого года лишь словами и обещаниями арабской коалиции помогали, а сами и думать не смели на наших друзей напасть. Но вот никогда прежде я не слышал это здесь — про Кабул помню, наш кэп Большаков под гитару пел, еще в мире том!

А вокруг тем временем что-то поменялось! Пустого пространства стало намного больше, и оба прежних соседа, слева и справа, тоже куда-то делись, как по волшебству! Теперь справа от меня сидела женщина, очень красивая — ей было уже не двадцать, но выглядела просто великолепно, еще очень здорово и молодо, как «полковник Рагозина» из какого-то полицейского сериала про экспертов, что видел я в жизни бесконечно далекой, перед самым провалом сюда[58]. А соседом слева оказался немолодой невысокий и неширокоплечий, но крайне опасный человек, «главный мастер-убивец Советского Союза».

Здраствуйте, Анна Лазарева. Привет, Юрий Смоленцев. И прощай, моя безопасность, хе-хе. С винтовкой, «калашом» или пистолетом я бы еще посмотрел, чья возьмет, — но в рукопашном бою на ограниченном пространстве Брюс завяжет меня морским узлом за две с половиной секунды. И конечно же, тут еще их люди рядом есть.

— А ты гнида, Валечка. Или герр Филипп Швенгер, по липовому паспорту, как тебя сейчас называть? Или просто «Скунс», профессиональный наемный убийца и специалист по деликатным делам, входящий в первую десятку таковых, по негласному мировому рейтингу?

Разговор начала Лазарева. Смоленцев только безучастно глядел чуть в сторону. Ну — это он так пусть новичков сопливых разводит. Я-то знаю, что он сечет любое мое движение и готов ко всему. А вот Анечка явно переборщила.

— Э-э, нет, почтенная миссис Лазарева, гнида — не я. Гнида — та тварь, которую я без вашего августейшего разрешения завалил. И скажите мне спасибо — вам теперь с той гнидой дел не иметь. Не замажетесь.

— Валя, — а вот Лазарева на меня не смотрела совершенно, противно говорить с дезертиром, — на тот момент он был нам, СССР, нужен. Он, конечно, мразь еще та — но…

Интересно, какого черта меня «лечат»? Почему до сих пор не скрутили? А после разговаривали бы, в спокойной деловой обстановке, в комнате с решетками на окнах. Если им интересно, отчего я ушел тогда. И ведь хуже быть могло — знаю, что были случаи с «воронежцами», когда и стрелялись, и травились, когда война завершилась, настроение мобилизации схлынуло, и дошло до глубины души, а не внешне, что мир совсем иной, и назад хода нет?

Легче было «женатикам». Особенно тем, у кого дражайшие половины посвящены в Тайну. А мне, вот так сложилось, не повезло, не встретил я единственную, свою — связи были, так, наутро забыть! Хотя имею доподлинные сведения, что наследный принц одного не последнего в мире нефтяного государства, на самом деле моя родная кровь, хе-хе! Но не придумали еще анализа по ДНК, так что никто ничего не докажет. Но я ушел вовсе не из-за любви неразделенной — жизнь не сериал. А просто наболело!

Вы думаете, для нас после Победы наступил мир? Что СССР формально не воюет, ни о чем еще не говорит — для того есть мы, те, которых нет, призраки, бесплотные тени. Которые творят реальные и страшные для врагов дела, — как в пятидесятом в Западном Китае, это была когда-то наша авиабаза, на пути по которому еще тридцатые мы для Чан Кай Ши самолеты перегоняли, теперь же американцы туда реактивные бомберы посадили, авиакрыло (полк по-нашему) В-47 — и ведь не против китайцев, для того им Окинавы и Филиппин было достаточно, всю территорию накрыть, а вы карту возьмите и гляньте, что в радиус попадает. И вспомните, что в пятидесятом было, ультиматум Макартура — примерно как в иной истории Карибский кризис шестьдесят второго. После историки напишут, что янки блефовали. Что они не имели намерения реально воевать, а как в шахматах, поставили фигуру на угрожающее поле, объявив нам шах, — надеясь на политические уступки. Вот только мы слишком хорошо помнили 22 июня — и всерьез считали, что завтра атомные бомбы с этих самолетов упадут на Новосибирск, Свердловск, Красноярск — при том, что ПВО на том направлении у нас была слабее, чем на Западе и в Приморье. Бомбить первыми — начать Третью мировую. Но кто-то должен был американцам помешать — кто, если не мы?