Завтра война - Александр Зорич

Звезда потускнела. Количество света, излучаемого Львиным Зевом в пространство, уменьшалось с каждым днем. Становилось всё прохладнее. Температура воды в океане упала до плюс шестнадцати по Цельсию. Температура воздуха даже днем не поднималась выше двадцати четырех. Ночами могло быть и плюс десять. По местным меркам, это была адская стужа.

Первую половину дня, почти не переставая, дул сильный западный ветер. Он пригонял все новые караваны туч. В сумерках начинались и шуршали всю ночь напролет затяжные дожди.

В один из редких ясных вечеров Полина обратила внимание Эстерсона на замечательное небесное явление, которое, по ее словам, удавалось наблюдать не чаще трех-пяти дней в году.

Огромный красный диск Львиного Зева уже скрылся на треть за горизонтом. Экваториальное Пятно сейчас, когда блеск светила был ослаблен дымкой, можно было увидеть невооруженным глазом. Пятно перерубало Львиный Зев почти ровно пополам.

Оба спутника Фелиции – Ухо-1 и Ухо-2 – недавно взошли в той же стороне, где Львиный Зев садился. Они висели над горизонтом по обеим сторонам заходящей звезды.

И вот в подступающих сумерках взаимное положение звезды, перечеркнутой Экваториальным Пятном, и спутников Фелиции оказалось таким, что возникла полная иллюзия льва с распахнутой пастью. Пастью льва было Экваториальное Пятно, его головой – диск звезды, а ушами – спутники.

Разумеется, сходство было не портретное, а скорее мультипликационное. И все-таки воображение легко перерабатывало эту картинку в настоящего льва – не то зевающего, не то ревущего. Точно так же, как впадины морей на лунном диске человеческое восприятие превращает в черты печального женского лица.

– А я-то все гадал, отчего у спутников Фелиции такие смешные названия! – воскликнул Эстерсон.

– И что же вы думали? – поинтересовалась Полина.

– Да глупости всякие. Например, что это черный юмор звездопроходцев. Фольклор, так сказать. Скажем, легенда о каком-нибудь невезучем корабле-разведчике, который взорвался ровно посредине между двумя спутниками Фелиции. А уши пилота разлетелись в разные стороны и упали на спутники. Вот и назвали: Ухо-1 и Ухо-2.

Полина расхохоталась.

– Роланд, вы замечательный!

– Спасибо. – Эстерсон смущенно потупился. – По-моему, я слышу это первый раз в жизни.

– А «я тебя люблю» вы часто в своей жизни слышали?

Вопрос был задан таким непривычным тоном, что Эстерсон не сразу уловил его смысл.

А когда уловил, то не стал спешить с ответом.

Он повернул голову и обнаружил, что Полина очень внимательно на него смотрит.

Молодежь обычно разрешает красноречивую неловкость подобных пауз поцелуем. Но вот молодости-то конструктору как раз и не хватало.

– Вы будете смеяться, Полина, но только от своей матери. Раза четыре. За женой я подобных откровений не припомню.

– Хотите услышать?

Эстерсон глубоко вздохнул.

– Да.

– У вас есть шанс. Но – не будем торопить события.

Конструктору тоже не хотелось форсировать развитие и без того приятных отношений с Полиной. Он даже не мог толком для себя решить, прав ли оказался Качхид, уверяя в своих прощальных стихах, что бесцветики влюблены друг в друга, или это была всего лишь поэтическая гипербола.

Однако если не любовь, то симпатия и приязнь к Полине были для Эстерсона очевидны.

Он несколько раз составлял для нее букеты из местных «ромашек» и «колокольчиков» и задумывался над тем, не найдется ли в списанной аппаратуре, наполняющей подвалы станции, хотя бы трех граммов золота. Эстерсоном завладела идефикс собственноручно изготовить для Полины золотое колечко.

Впрочем, поиски посеребренных или вызолоченных волноводов пока не дали результата, а забот у него и так хватало.

Еще вечером того дня, когда их посетил Вариз Мир-Мирое, Полина призналась конструктору, что скаф на станции все-таки имеется. И притом довольно неплохой: двухместный самоходный аппарат, способный опускаться на глубины до километра и держать крейсерскую подводную скорость пятнадцать узлов.

При желании в скаф можно было погрузить еще двух человек или дополнительное исследовательское оборудование. У этого замечательного аппарата был даже свой крохотный шлюз, позволяющий впускать и выпускать аквалангистов!

В дополнение ко всему, благодаря применению сверхлегких пеномасс, он весил каких-то несчастных полтонны. И был снабжен специальным самоходным шасси-транспортером, которое позволяло с удобствами спустить аппарат на воду, а потом принять его обратно.

Скаф Полина от комиссии в свое время утаила. Она спрятала его в подводном гроте и наврала, что его вместе с транспортером смыли штормовые волны. Потом Полина перевезла скаф в смотровую яму полуразрушенного вертолетного ангара.

Полина не стала рассказывать Варизу об этом аппарате по трем причинам. Во-первых, ни малейшей симпатии клоны ей не внушали. Во-вторых, она посчитала, что если кого-то обуяла паранойя из-за неопознанного подводного куска железа, пусть этот кто-то сам рискует своим имуществом ради сомнительных исследований. И наконец, в-третьих, электродвигатель скафа сломался полгода назад.

– Зря вы все-таки ему соврали, Полина, – покачал тогда головой Эстерсон. – Вы могли бы предложить Варизу выгодную сделку. Конкордианцы вам – ремонт, а вы им за это – разрешение воспользоваться скафом.

– Не хочу никаких сделок с Клоном. Принципиально, – отрезала Полина. – Да и зачем мне услуги этих фанфаронов? Я ведь знаю, что на моей станции появился талантливый инженер. Которому я целиком и полностью доверяю!

Тот разговор стал вызовом Эстерсону. С наступлением солнечной зимы он дни напролет проводил в заплесневелых стенах вертолетного ангара, ковыряясь в скользком от графитовой смазки механическом сердце скафа.

Место поломки он нашел довольно быстро. Но вот устранить ее оказалось непросто. А еще сложнее было гарантировать стабильную работу скафа в течение хотя бы двухчасового ходового цикла.

В электрооборудовании, двигателе и редукторе скафа оказалось множество износившихся деталей.

Стершиеся электрощетки.

Растрескавшиеся прокладки.

Убитые аккумуляторы.

Весь декабрь Эстерсон провел в борьбе с мировой энтропией.

Вариз Мир-Мирое больше не появлялся. По крайней мере собственной персоной. Но вертолетные патрули продолжали шнырять туда-сюда, прощупывая каждый квадратный метр песчаных пляжей и прибрежной акватории.

Утром 8 января Эстерсон сообщил Полине, что скаф, по его мнению, «либо будет плавать сегодня, либо не поплывет никогда».

Было решено провести ходовые испытания, когда на базу уберутся вертолеты вечернего патруля, то есть после заката. В самом деле, не выводить же скаф на глазах у клонов!