Багровый лепесток и белый - Мишель Фейбер

Визит миссис Гуч и ее замечательные советы касательно пилюль и покладистых фармацевтов («Старый брюзга Гослинг прочитает вам лекцию, да тем все и кончится; зато другие — состройте им глазки, и они ваши!») настолько изменили жизнь Агнес, что она решила принимать отныне любых дам, какие пожелают нанести ей визит. Пусть знают все: двери дома миссис Агнес Рэкхэм открыты!

В темные времена, в месяцы болезни и унизительного безденежья, она выбрасывала все присылавшиеся ей визитные карточки. Теперь их место занимают новые — и поступают они от новых людей, желающих увидеть Агнес Рэкхэм.

Сегодня, к примеру, приходила миссис Амфлетт. Очень милая дама, — выбрав для визита время от четырех до пяти дня, а не от трех до четырех, она тем самым показала Агнес, что относится к ней не как к женщине, стремящейся снова вернуться в Свет после болезни, но как к человеку вполне здоровому, которому можно нанести самый обычный визит. Как это приятно!

Представшая перед ней миссис Амфлетт разительно отличалась от женщины, которая в смутных воспоминаниях Агнес скользила два года назад по полам бальной залы. Та миссис Амфлетт была (если говорить без обиняков) веснушчатой пышечкой. Сегодня же, войдя в гостиную Агнес, она оказалась тонкой, как тростинка, дамой с безупречно белой кожей. Разумеется, сгоравшей от любопытства Агнес страх как хотелось махнуть рукой на воспитанность и спросить, но, в конце концов, миссис Амфлетт сама открыла ей свой секрет, состоявший в: (1) диете из воды, сырой моркови и нескольких ложек супа из бычьих хвостов; и (2) роулендовского лосьона «Калидор», поверх которого нужно лишь немного «пройтись» пудрой.

— Я бы вас ни за что не узнала! — похвалила ее Агнес.

— Вы слишком добры.

— Нисколько.

(Сказать по правде, как ни очаровательно выглядела миссис Амфлетт, она пусть и совсем чуть-чуть, но смутила Агнес тем, что несколько раз упомянула мимоходом о «малыше» и «материнстве», словно питала иллюзию, будто это приличествующая светской беседе тема. Быть может, миссис Амфлетт, только что отбывшей срок домашнего заключения, пока еще рановато возвращаться в Свет? — погадала Агнес, но, проявив широту души, отогнала от себя эту мысль. Да и не кривить же, в самом деле, нос, приобретя возможную союзницу на время Сезона!)

— А вы, миссис Рэкхэм, вы так чудесно выглядите. В чем ваш секрет?

Агнес лишь улыбнулась, она уже поняла, что рассказывать о своем ангеле-хранителе следует лишь людям, которым она могла бы доверить и собственную жизнь.

Сейчас она стоит у окна своей спальни, изнывая от желания, чтобы под деревьями — вон там, у ворот дома, материализовался ее ангел-хранитель. Рука Агнес просто зудит от потребности помахать ему. Однако просить о чудесах — это неправильно, они случаются, лишь когда Бог на мгновение опускает суровые глаза Свои, и Богородица, воспользовавшись этим, тайком являет тебе милосердие. Бог, решила Агнес, состоит в англиканской церкви, а Богородица держится Истинной Веры; отношения у Них непростые, Они не сходятся ни в чем — кроме одного: если Они разведутся, в образовавшуюся пустоту алчно вторгнется Дьявол. Вот Они и терпят друг друга и заботятся о нашем мире, как могут.

Агнес подходит к зеркалу, вглядывается в свое лицо. Она почти уже прожила половину третьего десятка лет, и впереди замаячил призрак старения. Ей необходимо соблюдать крайнюю осторожность, только так сможет она уберечься от увядания и распада, ибо существуют беды, против которых бессилен и сон. Каждую ночь Агнес отправляется в Обитель Целительной Силы, где небесные сестры утешают и нежат ее, однако, если она появляется у их увитых плющом ворот в состоянии слишком плачевном, сестры покачивают головами и ласково выговаривают ей. И тогда Агнес понимает — проснувшись поутру, она почувствует боль.

Боль она чувствует и сейчас. В правом глазу мельтешат подобия падающих снежинок, и какой-то пульсик бьется за ним. Может быть, когда случилась та злополучность с куриным бульоном, она отрыгнула, сама того не заметив, последнюю из принятых ею розовых пилюль? Может быть, стоит принять еще одну… хотя злополучность оставила во рту Агнес горький привкус, и она предпочла бы, скорее, глоточек «Бодрящего бальзама Годфри».

На лбу ее, слева, имеется почти невидимый под нависающим над левым глазом полумесяцем золотистых волос шрам, приобретенный ею еще в детстве, при падении. Это ее навечный, нестираемый изъян. Как ужасна ранимость плоти! Агнес хмурится, но тут же спохватывается и старается снова разгладить кожу лба — из страха, что морщины прилипнут к нему навсегда.

Она закрывает глаза, воображая стоящего рядом ангела-хранителя. Прохладные, гладкие, как алебастр, ладони ложатся ей на виски, массируя их. Призрачные пальцы проникают под кожу и погружаются внутрь головы, бестелесные и все-таки доставляющие наслаждение — не меньшее, чем ногти, которыми скребешь расчесанное место. Пальцы отыскивают источник боли и вытягивают его, и целый ком Зла изымается из души Агнес, точно паутинка белых прожилок из апельсина. Агнес содрогается от удовольствия, от ощущения, что нагая душа ее очистилась.

А потом, открыв глаза, с удивлением обнаруживает, что лежит, распростершись, на полу, и вглядывается в медленно вращающийся потолок и в перевернутое вверх ногами озабоченное лицо Клары.

— Может быть, послать за помощью, мадам? — спрашивает служанка.

— Разумеется, нет, — отвечает Агнес. — Я прекрасно себя чувствую.

— Доктор Харрис показался мне таким хорошим человеком, — продолжает Клара, называя имя врача, который оказывал миссис Рэкхэм помощь при последней ее неприятности. — Совсем не то, что доктор Керлью. Может быть, я…?

— Нет, Клара. Помогите мне подняться.

— Его так встревожило, что вы падаете, — настаивает служанка, поднимая свою госпожу с пола.

— Он молод… красив, сколько я помню, — прерывисто произносит Агнес, покачиваясь так, точно у нее кружится голова, но оставаясь стоять на ногах. — Не диво, что вы хотите… еще раз увидеть его. Однако нам не следует зря расходовать его время, не так ли?

— Я думаю только о вашем здоровье, мадам, — упорствует уязвленная Клара. — Мистер Рэкхэм сказал, что мы должны сообщать ему о всех ваших недомоганиях.

Агнес судорожно вцепляется в руку Клары.

— Не говорите Уильяму о сегодняшнем, — шепчет она.

— Мистер Рэкхэм сказал…

— «Мистер Рэкхэм» ничего о происходящем знать не обязан, — заявляет Агнес, опаленная, точно языком пламени, вдохновением, позволяющим ей вновь возобладать над Кларой. — К примеру, ему вовсе не нужно знать, откуда у вас взялись деньги на покупку корсета. Он очень вам идет, однако… мы, женщины, имеем право обладать кое-какими тайнами, так?

Клара бледнеет:

— Так, мадам.

— А теперь, — вздыхает Агнес, разглаживая морщинки на своих рукавах, — будьте душечкой, принесите мне «Бальзам Годфри».

Задувающий во французское окно легкий прерывистый ветерок, шаловливый, точно призрачное дитя, ворошит страницы Конфеткиного романа. Она давно уже отложила перо, и ветерок прижимает трепещущий верхний лист к сочащемуся чернилами навершию вставочки, создавая на бумаге эолов сумбур. Конфетка этого не замечает, она продолжает рассеянно щуриться, глядя на залитую солнечным светом листву своего садика.