Мятежный век. От Якова I до Славной революции - Питер Акройд

В середине августа король отправил герцога Йоркского к лорд-канцлеру с предложением подать в отставку. Кларендон неблагоразумно отказался, и через неделю, 25 августа, поступило более категоричное требование незамедлительно отдать должностные печати. Кларендон опять отказался. Это дело стало главной новостью королевского двора, и Карлу требовалось доказать свою власть перед этим слишком самоуверенным советником. Король с удвоенной яростью затребовал печати, и в конце концов они были отданы.

Король сказал одному из друзей Кларендона, герцогу Ормонду: «Его поведение и характер стали настолько непереносимы и для меня, и для всех остальных, что я больше не мог этого терпеть, невозможно было жить с этим, и пришлось нам с парламентом сделать то, что должно; в противном случае правительство было бы потеряно». Тем не менее дело было не таким уж и ясным. Пипсу говорили, что тут есть много причин, о которых не стоит «говорить вслух». Король мог искренне верить, что лорд-канцлер уже не справляется с делами, но существуют версии, что Кларендон каким-то образом помешал личной жизни короля: к примеру, поспособствовал неожиданному замужеству одной из королевских любовниц. Спустя века невозможно распутать бесчисленные сети придворных интриг.

Свора изо всех сил пустилась в погоню за Кларендоном. Теперь, когда он лишился расположения монарха, все посчитали, что король сам очень заинтересован в судебном преследовании бывшего наперсника. Среди обвинений, выдвинутых против Кларендона палатой общин, были незаконное тюремное заключение подозреваемых, намерение установить военное правление и продажа французам Дюнкерка. Поскольку лорд-канцлер всегда оставался приверженцем автократии, обвинения, скорее всего, были в основном справедливыми. Однако палата лордов постановила, что Кларендона нельзя предавать суду; они, похоже, пришли к заключению, что не стоит обвинять одного из собратьев по прихоти нижней палаты. Король громко поинтересовался, почему бывший главный министр до сих пор находится в стране, и в конце ноября пошли разговоры, что Карл соберет трибунал лордов, готовый судить и казнить Кларендона. Теперь граф прислушался к советам близких людей и тайно сел на корабль во Францию – с этого началось изгнание, в котором он напишет, наверное, самую интересную историю своего времени.

Теперь уместно отметить, что после вынужденного сложения полномочий лорд-канцлера управление королевскими делами стало как никогда непрозрачным и коррумпированным. В отсутствие Кларендона старшими советниками стали Клиффорд, Арлингтон, Бекингем, Эшли Купер и Лодердейл, чьи инициалы на английском языке складывались в слово cabal («кабала»), и весь Совет стали называть «Кабальным»; с того момента это слово используют для обозначения скрытной своекорыстной администрации. Они представляли собой элементарный союз и на самом деле были абсолютными нулями в политической игре; их стратегия не принесла никаких результатов, а главная цель заключалась в том, чтобы добыть для себя на службе как можно больше денег, пока колесо Фортуны не повернулось в другую сторону. Клиффорд, в частности, получил прозвище «генерал – мастер взяток».

Однако они устраивали короля, потому что тот мог ими манипулировать. Джордж Сэвил, 1-й маркиз Галифакс, писал, что «Карл жил с министрами, как со своими любовницами: использовал их, но не любил». Теперь король отвечал за все дела и без вмешательства Кларендона мог обустроиться как пожелает. Так наступил один из самых непорядочных и нелогичных периодов в истории Англии.

Поначалу общепризнанным первым министром был Джордж Вильерс, 2-й герцог Бекингем, описанный Гилбертом Бернетом как человек, который «никогда не говорит правду ни о вещах, ни о людях, а бросает всех и отступает от всех принципов, иногда из-за легкомыслия и нестабильности склонностей, иногда из абсолютного вероломства». Это была подходящая компания для любого короля. Он уже всплывал при дворе как один из круга острословов, но теперь возжелал быть не только язвительным человеком, но и государственным деятелем.

Он был сыном несчастного 1-го герцога Бекингема, убитого Джоном Фельтоном в начале правления Карла I. Соответственно, он рос в королевской семье в компании Карла II и делил с молодым королем многочисленные деяния; рядом с ним он сражался при Вустере. Однако его возвышение после падения Кларендона все равно поражало, за все предыдущее время он приобрел лишь чин королевского конюшего. Теперь король обсуждал с ним все важные дела, а иностранные посланники обращались к нему за советом, прежде чем получить королевскую аудиенцию.

Если Бекингем и имел какой-то один постоянный принцип, так это религиозная терпимость: у него было столько собственных причуд и фантазий, что он с радостью предоставлял свободу мысли и другим. В любом случае нонконформисты теперь находились в более безопасном положении, чем раньше. Боязнь папистского двора и католической королевы, а также преобладающее мнение, что Большой лондонский пожар устроили католики на службе у французов, обеспечили сектантам и диссентерам новую ауру благонадежности.

Квакеры начали проводить собрания в Лондоне, и довольно скоро ежемесячные встречи возобновились во всей стране; теперь они чувствовали себя в безопасности, как никогда раньше. Снова собрались баптисты Бристоля. Закон о тайных собраниях 1664 года фактически перестал действовать, а в 1668 году его аннулировали официально. Некоторые пресвитерианские пасторы готовили почву для учреждения отдельной Церкви, на случай, если не смогут приспособиться к государственной. На заседаниях и выездных сессиях судов присяжных всего королевства большей частью рассматривали дела католических рекузантов, чем нонконформистов.

В 1666 году епископ Нориджа произнес проповедь, в которой объявил, что «это честь, которую образованные люди оказывают друг другу, – позволить другому разойтись с тобой во мнениях по вопросам убеждений». Эта свобода уже была несомненна, она обеспечила выживание браунистов, людей Пятого Царства, адвентистов Седьмого дня, маглтониан, рентеров, анабаптистов, общих баптистов, частных баптистов и фамилистов. Можно процитировать слова Джона Баньяна: «Я проповедовал то, что я сам чувствовал, действительно чувствовал». Они не составляли силу, способную потягаться с широко распространенным, официальным англиканством, но некогда строгие законы против них теперь не исполнялись или применялись с большой нерешительностью. В работе того времени «Трактат о религии Англии, 1667 год» отмечается, что нонконформисты «распространены в городах и сельской местности; они составляют немалую часть всех слоев общества и всех категорий людей. Они есть среди аристократии, немало их среди джентри, но среди торговых людей они составляют важнейшую часть». Вот почему Лондон был городом несогласных.

С этого времени можно проследить появление доктрины латитудинаризма, предлагающей широкое понимание и терпимость по всем проблемам вероучения и богослужения. Латитудинарии подчеркивали силу разума как «свечи Бога» и считали, что такие вопросы, как литургия, ход богослужений и подробности обрядов, «не имеют значения». Их позиция стала, можно сказать, неписаным законом англиканства XVIII века. Общение с Богом и христианство в целом перестали быть священнодействием.

В начале осени 1664 года молодой ученый побывал на Стоурбриджской ярмарке недалеко от Кембриджа и купил там призму. Он принес прибор в свою комнату в Тринити-колледже, там «закрыл ставни на окнах, проделал в них маленькую дырочку, чтобы пустить подходящий луч солнечного света, и поместил на его пути призму так, чтобы луч смог преломиться на противоположную стену». Таким способом Исаак Ньютон провел эксперимент по изучению «замечательного феномена разложения света».