Мятежный век. От Якова I до Славной революции - Питер Акройд

В августе эскадра английских кораблей атаковала торговый конвой, но атака была отбита. В том же месяце флотилия под командованием графа Сэндвича задержалась у берегов графства Саффолк в результате плохо налаженного снабжения продовольствием, а затем провела следующие несколько недель, выслеживая голландские корабли в условиях шторма и дождя. Несколько кораблей захватили, но, когда трофеи распределили между адмиралами, в адрес Сэндвича посыпались обвинения в обмане и воровстве. Ему так никогда и не удалось доказать ложность обвинений, да и весь военный флот, казалось, погряз в коррупции. Графа сняли с должности и отправили в качестве посла в Испанию. Позже, в том же году, когда английские корабли стояли на ремонте, несколько голландских судов вошли в устье Темзы и заблокировали его. Блокаду сняли только тогда, когда болезни и нехватка продовольствия заставили голландцев вернуться домой. Эта блокада отразилась на величине налогов и нестабильности торговли, которые уже затронули коммерсантов. Внешняя торговля серьезно сократилась вследствие войны в открытых морях, торговля на Балтике упала практически до нуля. Производство шерсти, главного продукта английского экспорта, тоже снизилось. Война, начатая ради торговли, превратилась в войну, губительную для торговли.

Однако на улицах Лондона объявилась куда более страшная опасность. В дневниковой записи от 7 июня 1665 года Сэмюэл Пипс описал «самый рискованный день в [его] жизни»: «Сегодня, совсем того не желая, я увидел на Друри-Лейн два или три дома, отмеченные красным крестом на дверях и надписью “Господи, помилуй нас” – знак весьма печальный. Мне впервые в своей жизни довелось видеть такое, насколько помню. Я сразу стал думать, а не болен ли я и как я пахну, поэтому пришлось купить табаку, чтобы нюхать и жевать. Это избавило от опасений».

В Лондон вернулась чума. Инфицированные дома закрыли, жертвы зачастую оставались внутри, и на дверях рисовали красный крест высотой в 0,3 метра. Пипс купил табак в качестве терапевтической меры предосторожности.

Наступило время риска и жуткого страха. Первыми признаками болезни были «пятна» на коже, через три-четыре дня на теле появлялись «бубоны», или карбункулы, и, если они не нагнаивались, смерть становилась неизбежной. Многих больных привязывали к постели, когда они начинали бесноваться.

«Чумные подводы» ездили по улицам и переулкам с грудой трупов, чтобы выгрузить их в одну из многих ям, выкопанных для этой цели. Сообщалось, что еще живые страдальцы сами бросались в эту кучу мертвых. Некоторые лежали на улице, мертвые и умирающие. Другие, стеная, уходили в поля, окружавшие Лондон. Кто-то запирался дома, а те, кто рисковал выйти на улицу, со страхом смотрели друг на друга: «Еще не умер?» – «До сих пор жив?» Одни отчаянно пели, танцевали и пьянствовали в разнообразных сборищах. Другие, напротив, впадали от отчаяния в ступор. Ходили слухи, что повсюду бродят демоны в человеческом обличье (их называли «пустыми людьми») и все, кого они встретят, скоро умрут.

По улицам шатались предсказатели и фанатики, выкрикивая свои угрозы и предостережения. Один из них ходил голым с кастрюлей горящих углей на голове и призывал на грешный город кару Господню. В обжигающе жаркие июль и август чума еще сильнее распространилась. Главные дороги Лондона заросли травой. В сентябре трое суток поддерживали горение костров из угля, по одному на каждые двенадцать домов. Однако это не принесло результата. Каждую неделю списки погибших пополнялись на 10 000 человек. Казалось, вскоре в городе никого не останется. Но в начале декабря эпидемия отступила, и новый год ознаменовался возвращением многих лондонских семей, которые в панике покинули город. По разным подсчетам, умерло около 100 000 горожан.

Новый, 1666 год сулил несчастья. Это число давно считали угрожающим, возвещающим о пришествии Антихриста; для некоторых оно означало пламя Апокалипсиса. В своей латинской форме MDCLXVI число уникально, поскольку включает по одному разу каждую римскую цифру в обратной последовательности. Солнечное затмение в начале июля того года убедило многих, что приближается конец света.

Прогнозы нигде не предвещали ничего хорошего. Король Франции подписал договор с голландцами и в начале года объявил войну Англии. На самом деле он не помогал своему новому союзнику, но французское вмешательство усилило тревогу общества по поводу ведения военных действий. Денег не было, и государственный казначей, 4-й граф Саутгемптон, спросил Сэмюэла Пипса, служащего Военно-морского ведомства: «Что вы хотите, чтобы я сделал? Я за свою жизнь отдал все, что мог. Почему бы народу не дать взаймы свои деньги? Почему бы им не поверить королю, как когда-то Оливеру?» Упоминание об успехе Кромвеля любопытно. Страна не получила пользы, не приобрела существенных выгод от безрезультатных и бесславных сражений с голландцами.

В любом случае голландцы по-прежнему оставались грозным противником. Битва в начале июня у фламандского и английского берегов продолжалась четыре дня, и в результате англичане потеряли вдвое больше кораблей и людей, чем неприятель. Обе стороны довели друг друга до истощения, и, как сказал один английский командир, «они были так же рады освободиться от нас, как мы от них». Это был отчаянный и кровавый бой, в котором погибло 6000 англичан. Многих из них нашли плавающими в море. Они были одеты в темные «воскресные одежды» – вербовщики забрали их в солдаты на выходе из церкви с воскресной службы.

Неделю спустя пришли известия, что французы захватили колонию Сент-Китс. Людовик XIV решил принять более активное участие в морской борьбе и приказал своему флоту выходить в море. Такое развитие событий убедило многих, что правительство и король находятся на грани свержения. Однако сражение в конце июля предоставило возможность для некоторого торжества: английский флот преследовал убегающих голландцев в Северном море около тридцати шести часов. Перед началом схватки раздался клич: «Если мы не разгромим их сейчас, то не сделаем этого никогда!» Но все участники уже устали от войны, которая будет продолжаться еще целый год.

Лондон не избежал нового кошмара. После беды с чумой небольшая труба пекарни на Паддинг-Лейн дала начало катастрофической силы пожару, который пожрет огромную часть города. Было самое начало сентября 1666 года. Необычно жаркий август высушил соломенные крыши и дерево остовов городских домов, юго-восточный ветер сносил огонь к Лондонскому мосту и Фиш-стрит.

Пожар неумолимо съедал город в западном направлении. Джон Ивлин отметил, что «шум, треск и гул стремительного пламени; визг женщин и детей; суета людей; обрушение башен, домов и церквей – все вместе было похоже на ужасный ураган, а воздух вокруг настолько раскалился, что в последний момент стало невозможно приблизиться к пожару». Расплавившийся свинец с крыши собора Святого Павла тек по улицам, по словам Джона Ивлина, «сверкая огненно-красным цветом». Гилдхолл стоял, охваченный пламенем, как горящий уголь. Люди направлялись к воде или бежали в поля на севере города, ища убежища от искр, которые дождем сыпались на них. Дым от пожара растянулся на 80,5 километра. Однако не все в ужасе убежали. Король и его брат, Карл и Яков, сами созывали людей на защиту города и даже присоединились к тем, кто старался сдержать распространение огня.