О всех созданиях – больших и малых - Джеймс Хэрриот

– Что ж, не буду с тобой спорить по этому вопросу, – сказал Тристан. – Вот уж где никакого риска, так это в «Дарроуби плазе».

Позднее, дрожа в ванной, стоявшей в продуваемой сквозняками комнате, я не мог отделаться от мысли, что Тристан прав. Поход с Хелен в местный кинотеатр был формой трусости, уходом от реального положения дел и сведением его к своего рода интимной встрече в темноте. Вытираясь полотенцем и прыгая на одной ноге, чтобы согреться, я поглядел сквозь заросли глицинии в темный сад и пришел к душевному комфорту от мысли, что это было еще одним шагом вперед, пусть и не слишком широким.

Когда я закрыл за собой дверь в Скелдейл-хаус и оглядел улицу, где с наступлением сумерек загорались витрины магазинов, я почувствовал себя окрыленным. Меня словно охватил легкий ветерок с ближайших холмов. Я ощутил слабый аромат, который напомнил мне, что зима кончилась. Было еще холодно – в Дарроуби вообще редко бывает тепло до второй половины мая, – но в воздухе была растворена надежда на то, что придет время и для солнечных дней, и для теплой травы, и для отличной погоды.

Чтобы не пройти мимо «Плазы», нужно было постараться ее заметить, поскольку она была зажата между кузницей Пикергиллов и магазином бытовой химии Ховартса. При ее строительстве не делалось попыток добиться особых архитектурных успехов, а входные двери были не большего размера, чем у магазинчика средней руки. Но меня озадачило одно обстоятельство, когда я подошел ближе: здание стояло в полной темноте. Я пришел вовремя, и сеанс должен был начаться примерно через десять минут, но здание не подавало признаков жизни.

Я не решился сказать Тристану, что мои предосторожности зашли так далеко, что я назначил Хелен встречу на площади. С такой машиной, как у меня, всегда был риск не попасть в нужное место вовремя, и я проявил достаточное благоразумие, чтобы не допустить проблем с транспортом.

«Встретимся у кинотеатра». Боже мой, похоже, это не очень светлая мысль, не так ли? Она возвратила меня ко временам моего детства, когда я впервые пригласил девушку на свидание. Мне только что исполнилось четырнадцать, и по дороге к месту встречи я отдал полкроны этому чертову трамвайному кондуктору и попросил билет за один пенс. Он дал выход своему раздражению тем, что перерыл всю свою сумку и выдал сдачу исключительно полупенсовыми монетами. Поэтому, когда очередь в кассу дошла до нас, мне пришлось – под взглядами моей подружки и всех остальных – ссыпать кассиру пригоршню меди. Стыд от этой процедуры оставил такой шрам, что мне понадобилось еще четыре года, чтобы вновь пригласить девушку.

Но черные мысли отошли на задний план, когда я увидел, как Хелен идет по мостовой ярмарочной площади. Она улыбнулась и так весело помахала мне рукой, как будто поход в «Дарроуби плазу» был для нее самым большим удовольствием, и, когда она подошла ко мне, на щеках ее играл мягкий румянец, а глаза блестели.

И все вдруг встало на свои места. Во мне все сильнее росла уверенность в том, что сегодня будет прекрасный вечер, – ничто не грозило его испортить. Хелен сказала мне «привет» и сообщила, что Дэн носится, как щенок, не показывая никаких признаков хромоты, и эта новость подняла мою радость на новую высоту.

Теперь меня беспокоило только одно: темный необитаемый вход в кинотеатр.

– Странно, что здесь никого нет, – сказал я. – Уже пора начинать. Я надеюсь, кинотеатр не закрыт.

– Да нет, – сказала Хелен. – Он открыт каждый день, кроме воскресенья. Впрочем, я уверена, что все эти люди ждут того же.

Я огляделся. Очереди как таковой в кассу не было, но то тут, то там стояли небольшие группы людей, несколько пар в возрасте и кучка мальчишек, которые разгуливали и задирали друг друга на тротуаре.

И в самом деле, другой причины быть не могло. А за две минуты до начала сеанса из-за угла на бешеной скорости вылетел велосипед, на котором сидел человек в черном плаще. Он опустил голову, а ноги его ходили как поршни, на повороте велосипед опасно накренился, и он чуть не упал. Подъехав к крыльцу, он взвизгнул тормозами, вставил в замок ключ и широко распахнул двери. Зайдя внутрь, он щелкнул выключателем, и над нашими головами загорелась единственная неоновая полоса, но тут же погасла. Так повторилось несколько раз, пока он не встал на цыпочки и мастерским ударом кулака не заставил ее подчиниться. Затем он сбросил плащ и оказался в безупречном вечернем костюме. Сразу стало видно, что приехал директор.

Пока он проделывал все это, из ниоткуда появилась очень толстая дама, которая протолкнула себя в кассу. Шоу могло начинаться.

Мы стали заходить внутрь. Мальчишки опускали свои монетки и толкались, проходя перед занавесом в партер, а остальные покупали билет за полтора шиллинга и торжественно проходили на балкон. Директор, в белой манишке и смокинге с блестящими шелковыми отворотами, улыбался и грациозно кланялся нам.

Мы остановились у гардероба на верхней площадке лестницы, и кто-то из зрителей повесил свои пальто на плечики. Я с удивлением увидел здесь в качестве контролера Мэгги Робинсон, дочь кузнеца, а она в свою очередь заинтригованно посмотрела на нас. Она ухмылялась и хихикала, бросала на Хелен взгляды, а под конец ткнула меня под ребра. Наконец она раздвинула портьеры, и мы вошли внутрь.

Меня сразу поразила очевидная мысль о том, что работники кинотеатра исполнились решимости не допустить, чтобы их начальство простудилось, потому что, если бы не запах старых диванов, мы могли бы подумать, что нас забросили в тропические джунгли. В удушающей жаре Мэгги проводила нас на наши места, и я сел, заметив, что между нами не было подлокотника.

– Это места для обниманий, – выдавила Мэгги и убежала, закрывая рот ладошкой.

Свет еще не выключили, и я обвел взглядом балкон. Здесь – то тут, то там – сидело не более полутора десятков человек, в терпеливом молчании рассматривавших некрашеные стены. Рядом с экраном висели часы, и их стрелки решительно указывали на двадцать минут пятого.

А мне нравилось сидеть там с Хелен. Я чувствовал себя прекрасно, хотя в душной атмосфере зала и должен был разевать рот, как золотая рыбка. Я устраивался поудобнее, когда человек, сидевший с женой перед нами, обернулся и пристально посмотрел мне в глаза. Рот на хмуром лице был плотно сжат. Мы несколько секунд разглядывали друг друга в молчании, а затем он заговорил:

– Она умерла.

Меня охватил ужас.

– Умерла?

– Да-да. Она умерла. – Он медленно произносил каждое слово, словно пытаясь найти удовлетворение в своем трауре, а его глаза неподвижно уставились на меня.

Я пару раз сглотнул.

– Что ж, мне жаль это слышать. Действительно жаль.

Он хмуро кивнул и продолжал не сводить с меня взгляда, как будто в ожидании моих дальнейших речей. Потом он с видимым недовольством отвернулся и начал устраиваться в кресле.

Я беспомощно посмотрел на его неподвижную спину, на квадратные узкие плечи, закутанные в тяжелое пальто. Боже правый, кто это? И о чем он говорил? Лицо мне почему-то было знакомо, это, должно быть, старый клиент. А кто умер? Корова? Овца? Свиноматка? Я начал перебирать в уме вызовы, на которые ездил на прошлой неделе, но его лицо не напоминало мне ни о чем.