Русский святочный рассказ. Становление жанра - Елена Владимировна Душечкина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В то время, как он отправился вниз, чтобы узнать у швейцара адрес ближайшего доктора, Анна продолжала осматривать ребенка. Головка Фрица горела, мальчик начал хныкать, он беспрестанно хватался ручонками за горло.
— Фрицхен, сокровище мое, что с тобой?
Он приподнялся и лихорадочными глазами посмотрел вокруг себя. Цепляясь за мать, он пролепетал:
— Ах, мама, сколько людей, сколько людей! Путь они не отсекают ему головы…
Анна плакала, и няня тоже стала плакать.
Четверть часа показались вечностью, пока наконец отец вернулся с доктором.
— Дифтерит? — с отчаянием спросила молодая мать.
Доктор, спокойный, самоуверенный господин средних лет, осмотрел маленького больного. Нет, это был не дифтерит, но довольно сильная ангина.
— Мы собирались завтра утром ехать к родителям на Рейн, — неуверенно проговорил Валлентин.
— Ну, этого, конечно, нельзя.
— Но… ведь это… не опасно для жизни? — дрожащим голосом спросила мать.
— Пока нет.
Но он отнюдь не считал болезнь пустяшной и, дав различные предписания, объявил, что зайдет опять рано утром.
Придя в сознание, Фриц жаловался матери, что у него болит горло. Видно было, как ему мучительно больно глотать. Потом он опять заснул. Жар еще усилился, а гланды все больше распухали.
Няня от страха едва говорила. Она каждую минуту ждала, что больной в бреду выдаст ее. Ее допрашивали, не подходил ли Фриц к открытому окошку, не бегал ли он босиком, когда ложился спать. Она со слезами утверждала, что ничего подобного не было. Но посмотреть в глаза своей барыне она при этом не решалась.
Своими рыданиями она только больше расстраивала молодую мать, и потому ее все время высылали из комнаты. Она шла в коридор, но не отходила от двери.
Проходившие мимо по коридору постояльцы участливо расспрашивали, что у них случилось. Их сосед по комнате, который еще ночью был разбужен шумом, тоже несколько раз подходил к ней и осведомлялся о больном ребенке.
Она ни за что не хотела сознаться, что внезапная болезнь мальчика была следствием их тайной поездки: ведь она так берегла Фрица.
III
Грустно началось Рождество.
Ни о каких рождественских удовольствиях и речи не могло быть. Все праздники, конечно, пришлось просидеть в гостинице.
Доктор был еще три раза. Гланды до такой степени распухли, что маленький пациент почти не мог разевать рта; днем он приходил в сознание только на несколько минут.
Вскоре после третьего визита доктора картина болезни резко переменилась: Фриц лихорадочно махал руками, и дыхание его сделалось крайне затруднительным.
— Что тебе надо, мое сокровище? — спросила мать. — Дядя доктор сейчас придет. Папа пошел за ним.
Фриц широко раскрыл глаза. Он стал озираться вокруг себя, точно кого-то искал.
— Не хочу, чтобы приходил доктор! Хочу, чтобы пришел Бонжур.
Мать плакала.
— Ах, ты все бредишь! Да, да дядя сейчас придет, папа его привезет.
— Нет, нет, нет! — со страхом сказал Фриц. — Папа не должен знать, только няня знает.
— Что няня знает?
— Где Бонжур.
Анна со стоном схватилась за голову. Няня стояла у двери и тряслась всем телом. У нее был невообразимо жалкий вид: она думала, что тайна теперь открыта. Когда госпожа Валлентин с ней заговорила, ее всю передернуло.
— Беги посмотреть, что это барин так долго не идет. Ах, хоть бы доктор пришел!
Няня, рыдая, выбежала из комнаты.
В коридоре она наткнулась на соседа по комнате, которого, по-видимому, встревожил ее громкий плач.
— Не доложите ли вы обо мне господам? — неуверенным голосом спросил он. — Я бы хотел с ними переговорить.
Няня совсем потеряла голову. Она не понимала его слов. Тогда незнакомец вдруг решился и сам постучал в дверь.
— Курт… это ты! — растерянно воскликнула молодая женщина, быстро распахнув дверь.
Он с участием протянул двоюродной сестре руку. Она взяла ее, и, словно в знак примирения, молча кивнула ему головой.
— Я живу рядом… Я не мог не прийти к тебе… Я бы хотел как-нибудь помочь.
Она приложила платок к своим заплаканным глазам.
— Твоего мужа нет дома?
— Он поехал за доктором.
— Бедная Анна! — прошептал он. Он на цыпочках подошел к кровати.
Опухоль в горле достигла таких размеров, что ребенок с трудом дышал. От времени до времени он произносил отрывистые слова. Он точно видел перед собой каких-то лошадей и всадников. Вдруг он с отчаянием замахал руками: «Они хоронят его… Они хоронят!»
— Милый, кто это? — жалобно спрашивала его мать. — О ком ты говоришь?
— Бонжур! Пусть придет Бонжур! Пусть они его не хоронят!
Курт Сидов с удивлением посмотрел на двоюродную сестру.
— С какой стати он это говорит?
Она пожала плечами и опять горько заплакала.
Ожидание доктора было ужасно. Во всем доме теперь наступила полнейшая тишина. Откуда-то издалека доносились звуки рождественской песни. Прислуга, по-видимому, тоже справляла праздник. В городе слышался колокольный звон. Большинство нумеров опустело: постояльцы, по всей вероятности, разошлись по ресторанам. Кругом было так холодно и неуютно.
Ребенок продолжал размахивать руками. Трогателен и, вместе с тем, ужасен был детский лепет, со свистом и с хрипом вылетавший из его больной грудки:
— Хочу, чтобы пришел Бонжур… Мама, мама, ах, как больно… как больно… а большой нож… гопля… ну-ка еще, братец!.. Мама, они его убивают, бедного Бонжура!
Анна ощупала дрожащей рукой горячую шею ребенка. Он хрипел. Если б можно было как-нибудь заставить его закричать… Вызвать бы рвоту… Только как? чем?
Она опустилась на колени у кровати. Курт взял ее руки. Его глаза тоже стали влажны.
— Полно, полно! — успокаивал он ее. — Милая Анна, Бог даст, твой ребенок поправится.
— Нет, он умирает! — с отчаянием крикнула молодая женщина, порывисто вскакивая на ноги.
— Хочу Бонжура, хочу Бонжура!.. — все более и более жалобно бредил мальчик.
— Что это он говорит? — окончательно растерявшись, спросила Анна.
— Бонжур — это клоун у Ренца, — с меланхолической улыбкой ответил ее двоюродный брат. — Мальчик, верно, был в цирке?
У двери вдруг кто-то громко всхлипнул. Это была няня, которая уже несколько минут стояла ни жива, ни мертва.
— Фриц никогда еще не был в цирке, — возразила Анна, — я ровно ничего не понимаю.
Тут няня не выдержала: она решила во всем сознаться. С отчаянием подбежала она к кровати, бросилась на колени и начала причитать:
— Желанный ты мой, все, все, что хочешь, тебе дадим — все, и доброго Бонжура — только не убей ты меня, окаянную, не умирай!
Анна схватилась руками за голову и в отчаянии забегала по комнате.
— Что это с ним? Бред? Разве это спасет его? Но как достать того, кого он требует?
Няня, все