От войны до войны - Вера Камша

В святом граде хватало «законных наследников», но история с Карлионами была гадостной даже по здешним меркам.

– Дгажайшая пгинцесса, – не унимался «Карлион», – все пгекгасно знают, что восстание Окделла утопили в кгови. И я не понимаю, почему магкиз Эг-Пги не желает пить в память погибших гегоев.

– Закатные твари, да потому что мне не нужны тысячи фантомов, – заорал Эпинэ, – это вам здесь, в Агарисе, двух тысяч погибших мало, а мне более чем довольно! Потому что в Ренквахе лежат мой отец и трое братьев. И только потому, что этот господин удрал…

– Господа, прошу минуту внимания, – подоспевший Хогберд волочил за собой кого-то ужасно унылого и со здоровенной лютней.

Взять бы ее и огреть тюльпанного барона по башке… Нет, лучше начать с Карлиона!

– Господа, я хочу представить вам барона Дейерса. Он любезно согласился исполнить несколько баллад собственного сочинения.

Матильда повернулась к обладателю лютни и проворковала:

– Ах, как это мило!

Принцесса смотрела не на унылого Дейерса, а на Робера, и в ее взгляде была просьба отступить. Хорошо, он попробует, но Кавендиша все-таки придется убить. Не сегодня и даже не завтра, но придется. Такие жить не должны, хотя бы потому, что те, кто должен жить, мертвы. По милости этой твари!

Дейерс откашлялся и принялся за дело. Баллада была ужасно длинной, и в каждом куплете барон умирал и был похоронен, причем не один. Сначала несчастного закопали вместе с Эрнани и маршалом Приддом, потом – с Аланом Окделлом, и это было лишь начало. Дейерса обезглавливали с Гонтом, вешали сначала с Карлионом, потом – с Пеллотом и его соратниками, прах страдальца развеяли от скал Ноймаринен до виноградников Эпинэ, после чего несчастного принялись изгонять и изгоняли раз пять. Оплакав растерзанное отечество за компанию с геренцием Тулем, богословом Шлихом, генералом Беллами, великим Сарассаном и благородным Ванагом, барон погиб в бою за свободу вместе с Карлом Борном, на чем и остановился. И правильно сделал. Вздумай многосмертный менестрель напоследок пасть рядом с Эгмонтом Окделлом и Морисом Эпинэ, следующая его смерть была бы последней и окончательной.

Иноходец так и не узнал, что остановило Дейерса, природная сообразительность, совет Хогберда или он просто не дописал свою балладу, потому что отодвинутый было «Карлион» вновь принялся за свое.

– Бгаво, – старый пень несколько раз стукнул ладонью о ладонь, – бгаво, багон! Лишь настоящий талигоец знает цену стгаданиям, котогые вынесла Талигойя и ее гыцаги… Да, мы изгнанники, но мы хганим дух и душу Талигойи, и мы сохганим их!

Раздались нестройные вопли – настоящие талигойцы восхищались балладой и собой. И тут Робер не выдержал. Мягко отстранив ошалевшего Темплтона, Иноходец вплотную придвинулся к «Карлиону», положил руку на шпагу и медленно произнес прямо в пористый нос:

– Если говорить о цене, то дороже всех ваше изгнание обошлось Ее Высочеству. Если учесть, сколько денег она на вас истратила…

– Не все измеряется деньгами, – выдавил удостоенный собственного куплета Грегор Беллами.

Робер сжал эфес. Конечно, до Алвы ему далеко, но с учетом талантов спасителей отечества и Иноходец за Ворона сойдет. Видимо, Кавендиш и «Карлион» пришли к такому же выводу, потому что один почти полностью скрылся за юбками Матильды, а второй слегка позеленел. Робер улыбнулся:

– Господа, к сожалению, у меня назначено свидание, которое я не могу отменить. Если кому-то будет угодно меня искать, то я проживаю в гостинице «Единорог». Ваше Высочество, надеюсь на ваше прощение.

– Ступайте, маркиз, – вдовствующая принцесса величаво качнула буклями, – я знаю, что всегда могу положиться на вашу честь и вашу шпагу, а поросята и гуси вас извинят. Тем более они вряд ли будут обделены вниманием.

Эпинэ поцеловал все еще красивую руку и вышел. Спускаясь по лестнице, он слышал, как Матильда Ракан ровным голосом приглашала «любезных соотечественников» к столу.

1

Робер хлопнул дверью, и правильно сделал. Будь ее воля, вдовствующая принцесса давным-давно бы сбежала, причем большинство гостей этого бы не заметили, но Альдо все еще не было, и Матильда с каждой минутой беспокоилась все сильнее. Каким бы разгильдяем ни вырос внук, не явиться на затеянный им самим прием он не мог.

Чтобы отогнать гадкие мысли, принцесса уставилась на галдящих над поросячьими костями бездельников. Над столом витал нестройный гул, сквозь который прорывались знакомые до боли слова. Сорок с лишним лет назад она сидела за этим же столом рядом с красивым Анэсти и с ужасом слушала гостей, проедавших ее диадему. С тех пор Люди Чести, к которым успели прибавиться приближенные Алисы Дриксенской и участники двух восстаний, не стали ни менее прожорливыми, ни более приятными.

В тот уже далекий день рождения Матильда сказалась больной, оставила мужа и его приятелей оплакивать величие Талигойи, закрылась в своей комнате и первый раз в жизни напилась до положения риз. Грехопадение прошло незамеченным, так как благородный супруг и не вздумал проведать внезапно захворавшую жену. Вот когда заболевал сам Анэсти, вокруг устраивались пляски с бубнами. Упаси Леворукий хоть на минуту забыть о муках, которые претерпевал страдалец, и заговорить о ребенке или о том, что опять кончаются деньги. В ответ раздавался горчайший вздох и слова о том, что скоро он освободит свою супругу навсегда…

Освобождение затянулось на тридцать пять лет, Талигойю освобождают без малого четыреста. Впрочем, сегодня Матильда была благодарна радетелям за отечество – они ее разозлили, а злость отогнала наползающий страх и мысли о том, что Эрнани и Ида сначала тоже лишь опаздывали к обеду. Вдовствующая принцесса запретила себе думать об Альдо и постаралась сосредоточиться на застольной болтовне.

– Двадцатилетняя война выиггана случайно. Таланты Алонсо Алвы пгеувеличены, если бы не…

– Великолепный поросенок!..

– Что вы, вот в прежние времена… дневник моего прапрадеда… он был…

– …выпотрошен и начинен яблоками…

– Это был заговог, в нем пгинимали участие…

– …кардамон и мускатный орех…

– …и так старые законы и старые порядки…

– …пгивели к падению великой Талигойи…

– Наш долг и наша святая обязанность освободить…

– …это восхитительное блюдо…

– И тогда ггаф Каглион бгосил в лицо своему палачу…

– Любезный, поднесите мне вот того гуся…

– Люди Чести никогда не будут…

– …отдавать долги…

– Это кэналлийское неплохо, но тем не менее…

– Я очень уважаю господина Штанцлера. Однако его происхождение, мягко говоря, сомнительно…

– Дриксенского гуся не узнать невозможно, какая бы ни была приправа…