Шкуро. Под знаком волка - Владимир Рынкевич

— До отъезда получите мое распоряжение.

— Теперь об армии. Неудачи на московском направлении во многом объясняются полнейшим разложением Май-Маевского. Его никто не видел трезвым в течение многих недель. Кутепов сражается без руководства, а вы же знаете, что при всей своей храбрости и решительности он очень слаб в тактике и стратегии.

— Хорошо. У меня уже были сигналы. Отстраню от командования, кого назначать? У меня нет другой кандидатуры на должность командующего Добровольческой армии кроме вас, Петр Николаевич.

— Тяжелый крест, и я обязан его нести, Антон Иванович.

— И мой крест вы облегчаете.

— Но у меня непременное условие: Шкуро и Мамонтов в моей армии служить не будут никогда.

XI

Сначала Шкуро подумалось, что генералы ошиблись, не поняли сложившуюся обстановку, не нашли верный ход и, получив наконец разрешение на отпуск, смененный приехавшим генералом Науменко, он поспешил не к дому, не в Кисловодск к Тасиньке, а к начальству. В Харьков приехал 23 ноября и с вокзала на автомобиле поехал к Май-Маевскому. Там его встретил только унылый капитан Макаров, причем заметно выпивший.

— Его превосходительство куда-то уехал прощаться. Без меня, — отвлеченно сообщил он.

— Как прощаться? Куда он едет?

— Его превосходительство отправлен в отставку. Мы с ним едем в Крым. Там тепло.

— Кто назначен?

— Еще не объявлено. Пока начальник штаба. Шампань есть, Андрей Григорьич. Вы вроде уважаете.

— Давай, Пава.

Закусывали виноградом.

— Слышали, Андрей Григорьич, как Деникин курское правительство разогнал?

— Знаю, что Калабухова Врангель повесил. Троцкого Антон Иванович обещал на Красной площади повесить, но того не достали, а этот рядом. А с остальными что?

— Одиннадцать человек за границу отправил.

— Вот это хорошее наказание. И я бы согласился.

— Вчера в «Версале» ужинали. Гулеско вас вспоминал. Румын. Он боится. Не знает, что делать. Красные уже в Курске. И цыгане там, в «Версале».

— Так я их сейчас и заберу в свой поезд. Звони в Версаль. Плевицкая не там?

— Ее Скоблин в Таганрог увез.

— А муж?

— Ну и муж с ней, а Скоблин обратно на фронт. Вам с цыганами и без нее будет весело.

В Таганрог Шкуро ехал с песнями, но держался аккуратно: надеялся на серьезный разговор, на правильные боевые решения. Утром был в Ставке, но Деникин не принял — штабное совещание. Передал приказ: сделать доклад генерал-квартирмейстеру Плющевскомy-Плющику, а затем и Романовскому.

Сначала одному, а потом и обоим Шкуро доказывал, что победить красных можно, только разгромив кавалерию Буденного — теперь это уже Конная армия. Убеждал, что необходимо, не теряя времени, собрать все силы с других участков фронта, даже оголить весь фронт хоть до Ростова, но собрать все, что есть.

Романовский на этот раз был доброжелателен и вежлив: осыпал Шкуро всяческими комплиментами, сочувствовал контузии, интересовался здоровьем жены, нo с предложениями не соглашался.

— Мы знаем, что Буденный — реальная угроза фронту, и готовим ударную группу для операции против него, — говорил начальник штаба. — Но не преувеличиваем его возможностей. В группу Улагая мы сосредото-чили десять тысяч шашек. Это ваш корпус, мамонтовский и Второй Кубанский корпус. И вам возвращается Терская дивизия.

— Иван Павлович, если у генерала Улагая и будет десять тысяч, ему не одолеть Буденного. Но десяти тысяч там и близко нет. Во Втором корпусе не четыре тысячи, а тысяча двести, и эти-то уже не бойцы, а почти уже дезертиры, потерявшие боевой дух. Пополнений с Кубани нет — казаки разбегаются, не доехав до Тихорецкой, начитавшись брошюрок и воззваний Рады…

— Но вот такие книжечки, наоборот, поднимают дух наших бойцов, — сказал Романовский с аристократически милостивой усмешкой и положил на стол брошюру, на обложке которой синие крупные буквы «ГЕНЕРАЛЪ ШКУРО» и серая волчья голова с оскаленными зубами и прижатыми ушами. Авторами брошюры были H. Т. Добров, Ник. Туземцев. Поглядывая на это издание «Донской волны», 1919 года, хозяин кабинета мягко произнес: «Это, Андрей Григорьевич, искренний, восторженный рассказ о ваших победах, о преданности кубанского казачества, о великих заслугах, о ваших заслугах в борьбе за единую неделимую Россию. Этот экземпляр я вручаю вам, Андрей Григорьевич, а эту книжечку, пожалуйста, подпишите мне на память.

После такого дружеского эпизода дальнейший спор не получился, да и вряд ли можно было опровергнуть план, уже разработанный в Ставке. Шкуро еще попытался объяснить, что назначение Улагая вряд ли пойдет на пользу — обидится Мамонтов и его казаки. Романовский улыбался все дружелюбнее и загадочнее, словно приберег еще какой-то подарок для гостя. Шкуро, перелистывая книжку, все-таки не удержался от одного предложения:

— Если здесь меня изображают таким героем, так поручите мне формирование новых кубанских полков. От меня казаки дезертировать не будут.

В ответ Романовский посмотрел на часы и любезно передал приглашение на обед к Верховному главнокомандующему.

У выхода из здания штаба топтался немолодой унтер в новой хорошо пригнанной английской шинели. Его лицо показалось знакомым.

— Ваше превосходительство, вы меня не помните? Я Грнчук — мы с Колей Кузьменко…

— Да, помню. Рассказывай, Гринчук, что нового.

— Ничего хорошего, господин генерал. Деникин подписал приказ: вас и Мамонтова снимают с корпусов. Вместо Май-Маевского — Врангель.

XII

Представлялось, что за эти годы сложилось нечто серьезное, сильное, сумеет создать в России какой-то порядок. Надо было лишь присоединиться и воспользоваться тем, чем можно. Он, кубанский атаман Шкуро, так все и сделал: собрал своих казаков и, пройдя с ними по городам и селам, взяв добычу, как полагается казаку, пришел на службу к генералам, объявившим восстановление единой России. Он поверил Деникину, Романовскому и прочим — не со стариком же Филимоновым создавать какую-то выдуманную Кубанскую республику. Ведь там, в Добрармии, не одни генералы — там офицеры, с отчаянной храбростью сражавшиеся против большевиков. И что вышло?

Офицеров-то мало нашлось таких, которые «за единую». В 1918 году в Ростове и Новочеркасске собрались десятки, если не сотни тысяч офицеров, а в поход на красных пошли с Корниловым всего две-три тысячи, в большинстве это были те, кто, как и ты, полковник Шкуро, оказавшись на краю пропасти, боялись солдатской расправы. Да мудрые генералы затеяли свои походы, чтобы избежать наказания за участие в Корниловском мятеже, все, конечно. Саша Кутепов считает большевиков личными врагами. Потому и сражается как положено русскому генералу. И Москву бы он взял, если б рядом были такие же. Но генштабисты не рядом, а за шестьсот верст, в Таганроге аккуратно вырисовывают карты. Романовский создает ударную группу против Бу-денного, но что он может создать, если не видел, как скачут две лавы боевой конницы навстречу друг другу? Разведка доносит, что Троцкий на своем поезде выезжает на передовую и наводит там порядок.