Эпитафия шпиону. Причина для тревоги - Эрик Эмблер

— Нет, синьор. Из Палермо.

По-итальянски я говорил хуже Залесхоффа, и мне показалось, что логичнее дать ответ, который объяснил бы мой акцент.

— Понятно. — Он поджал губы. — Один из Турина, другой из Палермо. Оба без удостоверения личности. Это дело полиции.

— Но… — жалобно начал Залесхофф.

— Молчать! — Бригадир повернулся к рабочим, которые равнодушно наблюдали за происходящим: — Вы двое останетесь тут и будете следить, чтобы они не сбежали, а я сообщу управляющему и в полицию. А ты, — обратился он к третьему, — возвращайся и проверь, не повредили ли они что-нибудь на платформе. Если все в порядке, как следует привяжи брезент. Состав сегодня отправляется в Верону.

Через секунду дверь за ним закрылась, и мы остались с двумя тюремщиками.

Некоторое время мы разглядывали друг друга.

Это были крепкие парни с красными, испачканными смазкой лицами, в грязных голубых комбинезонах и беретах. Один из них, примерно моего возраста, держал в руке длинный молоток для простукивания колес. Рабочий помоложе, судя по состоянию его рук, был смазчиком. Вид у обоих был решительный. Силой мы ничего не добьемся — перевес на их стороне.

Я покосился на Залесхоффа и поймал его взгляд. Сохраняя невозмутимое выражение лица, он слегка приподнял брови и пожал плечами. Мне показалось, Залесхофф примирился с неизбежным.

Но я ошибался.

Атмосфера в маленькой комнате, где четверо мужчин пристально разглядывали друг друга, стала напряженной. Словно каждый из нас хотел нарушить молчание и установить какую-то связь с тремя остальными. Первым не выдержал рабочий с молотком. Губы его вдруг растянулись в застенчивой улыбке.

Залесхофф тут же улыбнулся ему в ответ.

— Вы не возражаете, товарищи, если мы сядем?

Улыбка исчезла с лица рабочего так же внезапно, как появилась. Он испуганно посмотрел на смазчика. Молодой рабочий нахмурился. Я догадался, что все дело в слове «товарищи». Видимо, Залесхофф допустил бестактность.

Рабочий с молотком медленно кивнул.

— Да, можете сесть, — разрешил он.

В углу комнаты стояло несколько ящиков. Мы присели на них. Залесхофф принялся негромко напевать.

Я с тоской смотрел на некрашеную деревянную дверь. Вот чем закончились наши попытки выбраться из страны! Могли бы избавить себя от двадцати четырех часов ходьбы. Я всегда знал, что дело безнадежно и что Залесхофф только оттягивает неприятный момент, но теперь, когда этот момент наступил, меня охватило чувство разочарования. Должно быть, я ожидал чего-то другого. Что меня узнают. Мысленно я рисовал себе сцену моего ареста. Внезапный блеск в глазах того, кто меня схватит, когда он поймет, что заработал десять тысяч лир. Потом формальности в полицейском участке и возвращение под охраной в Милан. Я представлял официальную вежливость молодого человека из консульства. «Естественно, господин Марлоу (или он опустит обращение „господин“?), мы сделаем все возможное, но…» А может, до этого не дойдет. «Застрелен при попытке к бегству» — так сформулировал Залесхофф. «Тебя ставят на колени и пускают пулю в затылок». Ужасно. На колени, как для молитвы. В такой позе есть что-то беспомощное и жалкое. Я зевнул. Потом еще раз. Я не устал, и мне не было скучно — какая уж тут скука! Я был напуган так, что душа уходила в пятки, и тем не менее зевал. Нелепость какая-то.

Залесхофф продолжал напевать какой-то марш. Медленный, монотонный ритм повторялся снова и снова, и я вдруг обнаружил, что притопываю ногой.

— Прекрати!

Голос рабочего с молотком прозвучал раздраженно и зло, в глазах застыло настороженное, тревожное выражение. Внезапно мне показалось, что происходит нечто такое, чего я не понимаю. Смазчик пристально смотрел на Залесхоффа. Снаружи медленно, с громким лязгом проехал локомотив.

Залесхофф вытащил из кармана бренди.

— Можно нам выпить по глотку, товарищи?

Смазчик дернулся, словно хотел остановить его, но рабочий постарше кивнул.

— Он что-то задумал, — вдруг воскликнул смазчик и решительно повернулся к товарищу. — Чертов коммунист!

Тот угрожающе поднял молоток.

— Заткнись, — медленно произнес он. — Или я вышибу тебе мозги.

Ничего не понимая, я посмотрел на Залесхоффа. Он как ни в чем не бывало откупоривал бутылку. Потом протянул мне, но я отрицательно покачал головой, с удивлением глядя на него.

— Такой случай теперь представится не скоро, — пожав плечами, сказал он. — В тюрьме не подают бренди.

Он поднес бутылку к губам и наклонил. Бутылка была почти пустой, и я видел, что уровень жидкости не убывает. Залесхофф опустил руку и причмокнул губами.

— Хорошо, — произнес он.

Потом медленно встал и протянул бутылку смазчику.

— Глотнешь, товарищ? — спросил он.

Рабочий нахмурился и открыл рот, собираясь отказаться. Внезапно Залесхофф шагнул вперед, и бутылка в его руке резко дернулась.

В следующую секунду смазчик попятился, прижав ладони к глазам; его лицо было залито бренди. Почти одновременно бутылка в руке Залесхоффа взметнулась вверх и разбила лампочку.

После резкого электрического света утренний полумрак казался непроницаемой тьмой. Смазчик громко кричал и ругался. Послышалась какая-то возня, шаги, потом хрип. Смазчик умолк. Внезапно наступила тишина. В первую секунду я растерялся и замер на месте, затем опомнился и бросился туда, где должна была находиться дверь.

Безумие!.. Рабочий с молотком размозжит нам головы прежде, чем мы успеем выскочить наружу!

Кто-то схватил меня за плечо. Резко повернувшись, я попытался ударить кулаком преследовавшую меня неясную тень. В следующую секунду мое запястье перехватили.

— Это я, тупица, — прошипел Залесхофф. — Выходите, скорее.

Он распахнул дверь и выскочил наружу.

— Но…

— Заткнитесь! — прорычал он. — Бежим.

Я увидел фонарик бригадира, луч от которого полз в нашу сторону с дальнего конца бетонной дорожки.

Мы бросились через пути. Потом я зацепился ногой за шпалу и растянулся на земле. Залесхофф поднял меня. Сзади послышались крики.

— Быстрее, Марлоу! В локомотивное депо!

Я увидел силуэт здания на фоне светлеющего неба. Мы пересекли стальную поворотную платформу перед депо, грохотавшую у нас под ногами, и свернули на гаревую дорожку вдоль железнодорожных вагонов. Залесхофф нырнул под сцепку между двумя вагонами. Я последовал за ним. На той стороне мы остановились. Впереди был свет и открытое пространство с паутиной железнодорожных путей.

— Туда идти нет смысла, — пробормотал Залесхофф. — Нас обнаружат раньше, чем мы доберемся до вокзала.

Крики приближались. Кто-то просил принести еще фонарей.