Кровная месть - Фридрих Незнанский

— Вы тонкий психолог, — заметил Соснов спокойно. — В жизни обычно мы не анализируем свои мотивы с такой тщательностью.

— А потом вы позвонили ей и попросили привезти дискету на вокзал. У вас даже был приготовлен билет для нее. Вы что, действительно верили, что она бросит мужа?

— Приступ романтики, — махнул он рукой. — На самом деле я всегда беру два билета, чтобы не было соседей в купе.

— А теперь скажите, это случайно так совпало, что в то самое время бандиты убивали Ратникова с детьми? Или для того были какие-то основания?

Мне удалось его встряхнуть, он потянулся к бутылке с минеральной водой. Пока он пил, я рассматривал картины на стенах.

— Вы понимаете, что вы говорите? — спросил он.

— Помилуйте, Вадим Сергеевич, — сказал я. — С момента нашей с вами первой беседы мы уже узнали столько нового, что очередное открытие уже не будет сенсацией. Может, вы хотели уберечь Нину от налета гэбистов, а?

— Чушь, — бросил он. — Я ничего не мог знать об этом налете!

— Значит, это совпадение?

— Очевидно, — буркнул он. — Придержите свою фантазию, Турецкий. Следователь должен оперировать фактами, а не домыслами.

— Я помню, — кивнул я. — Но у нас еще одна новость. Убийцы, Чекалин и Тверитин, они, оказывается, вовсе не убиты в Карабахе. Они живы и здоровы и сейчас находятся у нас.

Он окаменел.

— Как? — проговорил он едва слышно.

— Представьте себе, — сказал я. — А самое обидное, что мы не можем инкриминировать им дело убитого капитана, потому что оно давно прекращено. Но они говорят о каком-то большом человеке, чью волю они исполняли в Краснодаре. Как вы думаете, кто бы это мог быть?

— Кто угодно, от начальника краевого управления КГБ до секретаря крайкома партии.

— Но они утверждают, что он и сейчас представляет собой крупную политическую фигуру, — продолжал я свою игру. — Вы лучше меня знаете краснодарских деятелей, может, вы подскажете нам парочку кандидатов?

— Что вы думаете с ними делать? — спросил Соснов.

— Прежде всего я хотел бы с ними познакомиться.

— Я имею в виду арестованных кагэбэшников.

— Вероятно, их будут судить за спекуляцию наркотиками, — сказал я.

Соснов машинально кивнул и рассеянно произнес:

— Спасибо за информацию.

После этого он вовсе выпал из беседы, так и не дав мне никаких намеков ни на свою виновность, ни наоборот. Известие об аресте убийц действительно потрясло его, но вполне можно было предположить, что он встревожен этим обстоятельством из соображений справедливости. Я так и не смог добиться от него ясности в последующем разговоре, и вскоре секретарша Лена зашла к нему, чтобы напомнить о встрече каких-то знатных иностранцев в Шереметьевском аэропорту. Время нашей аудиенции закончилось.

Я вернулся в прокуратуру, доложил обо всем Меркулову, и тот сказал:

— Короче, ты ему выдал информацию, а он тебе нет. Очень продуктивный способ ведения допроса.

— Во всяком случае, — сказал я, — он оповещен.

Сережа Семенихин появился под вечер, и мы дожидались его в моем кабинете, попивая казенный кофе. Даже Лариса заинтересовалась планом комиссии и сидела с нами. Сережа был по-прежнему невозмутим и жевал жвачку.

— Примитив, — сообщил он. — Они устраивают открытый судебный процесс.

— Они надеются, что Бэби явится прямо в суд? — усмехнулась Лара.

— Не глупо, — вставил Меркулов. — Если он решится на свое дело, то поймать его будет нетрудно.

— Принимаю пари, — провозгласил я. — Пять к одному, что Бэби там не появится.

— А я думаю, появится, — возразила Лара. — Только убить этих подонков ему не удастся.

— Ваш прогноз, гражданин начальник? — спросил я у Меркулова.

— Я не занимаюсь прогнозами, — сказал тот надменно. — Но убежден, что бандиты будут убиты.

— Сережа, а ты? — спросил я у жующего помощника. Тот пожал плечами.

— Кто его знает…

Операция готовилась солидно, добрая треть зала заседания должна была быть наполнена агентами комиссии, в зале было установлено шесть телевизионных камер, а на Чекалина с Тверитиным надели пуленепробиваемые жилеты. Процесс был липовый, и их хотели сохранить до суда настоящего.

О предстоящем суде говорилось в прокуратуре, мелькнула заметка в «Московском комсомольце», в общем, оповещение было. В пятницу мы все с утра отправились туда, в зал, где предполагалось действие спектакля, и волнение было такое, будто мы сами идем на дело. Посторонний народ шел на процесс слабо, нынче люди ценили свое время и на ротозейные дела уже не разменивались. Собирались старички-пенсионеры, какие-то женщины с сумками, завсегдатаи судебных заседаний, но была и молодежь. Людей на входе не обыскивали, но всем следовало пройти через металлоискатель, и на кого аппарат реагировал, тех отзывали в сторону и проверяли наличествующий металл. Полковник Рогозин занял место неподалеку от скамьи подсудимых, и к нему то и дело подходили люди, которым он отдавал распоряжения.

Мы с Костей расположились на балконе, откуда все было прекрасно видно, и представителей комиссии там было больше, чем случайных посетителей. Когда ввели подсудимых, внизу еще оставалось много свободных мест.

Оба наши героя, и Чекалин, и Тверитин, чувствовали себя не слишком уверенно, и были совершенно правы. Хотя пуленепробиваемые жилеты на них были надежно замаскированы, они вряд ли могли знать, что Бэби имел привычку стрелять в голову. Чекалин нервно мял руки, а Тверитин то и дело посматривал в зал, будто искал там кого-то. Потом все встали, появились так называемые судьи, и все пошло как полагается. Оглашение материалов дела, допрос свидетелей, суровая обвинительная речь прокурора и выступление защиты. Я невольно думал о том, кто писал им все эти тексты. Процесс шел, а Бэби не появлялся. Напряжение росло, и в какой-то момент мне захотелось, чтобы вся эта комедия поскорее кончилась. Я глянул на Меркулова, тот трогал кончик носа и сопел, что говорило о его сосредоточенности. Тут-то все и началось.

Сначала послышались чьи-то крики из зала, потом вдруг громыхнул взрыв, и поднялось облако густого черного дыма. Немедленно поднялась паника, крики, толкотня. Когда произошел второй взрыв, паника приобрела всеобщий характер, даже судьи повскакали с мест. Один из заседателей указывал рукой куда-то в зал, другой в нерешительности топтался у двери. Сам председательствующий судья о чем-то говорил по переговорному устройству. Мы, сидевшие на балконе, тоже вскочили, потому что поднявшийся дым скрыл от нас зал внизу. Кто-то начал кашлять, кто-то почему-то просил о помощи, а большинство просто не знали, что им делать, потому что были на службе. В дверь заглянул какой-то начальник и бросил команду:

— Быстро оцепить здание и никого не выпускать! Какая-то женщина рядом со мной рыдала, и я пытался ее успокоить, говоря ей, что от взрыва никто не пострадал. Я как в воду глядел, взрывы внизу были чисто отвлекающими мероприятиями. Когда дым рассеялся и мы увидели внизу разгромленный, опустевший зал, то единственное место, где еще встревоженно суетились люди, была скамья подсудимых. Мы с Меркуловым, предчувствуя нехорошее, кинулись вниз и, пройдя через несколько кордонов, вошли-таки в зал. Так и есть: пока шла паника, оба наших героя в пуленепробиваемых жилетах были убиты выстрелами в голову.