Первая роза Тюдоров, или Белая принцесса - Филиппа Грегори

— А у тебя уютно, — сказал Генрих, грея руки у огня.

Я промолчала, и он кивком указал моим дамам на дверь; те, поняв, что нас нужно оставить одних, засеменили к выходу, стуча по каменному полу кожаными башмаками и разметая юбками разложенный на полу тростник.

— Детей я приказал разместить рядом с тобой, за соседней дверью, — сказал Генрих. — Я знаю, ты любишь, когда они у тебя под боком.

— А где Эдвард Уорик? Мой кузен?

— У себя, как обычно, — пожал плечами Генрих и чуть поморщился, поскольку мой вопрос застал его врасплох. — Жив и невредим, разумеется. Здесь ему ничто не грозит — при такой-то охране.

— А почему мы не остались в Гринвиче? Неужели там нам могла грозить какая-то опасность?

— О нет! Мы и там были в полной безопасности! — Генрих снова протянул руки к огню и растер их. Тон у него был какой-то неестественно легкий, и я не сомневалась: случилось нечто весьма неприятное.

— Тогда зачем же мы переехали в Тауэр?

Он оглянулся, проверяя, заперта ли дверь, и сказал:

— Один из главных приверженцев «этого мальчишки», сэр Роберт Клиффорд, возвращается домой, в Англию. Он предал меня, но теперь зачем-то вновь ко мне возвращается. И вскоре может явиться сюда с докладом, рассчитывая завоевать мое расположение, и тогда я с легкостью смогу его арестовать. Я просто отправлю его на несколько лестничных пролетов ниже — из моих покоев прямо в тюрьму! — Генрих улыбнулся, словно именно это и было главным преимуществом жизни в Тауэре — королевские покои рядом с камерами для предателей.

— Сэр Роберт? — переспросила я. — Мне казалось, что он, предав тебя, давно уже покинул Англию и не имел ни малейшей возможности вернуться. Ведь он, по-моему, сбежал тогда к «этому мальчишке»?

— Да, и все это время был с ним! — Вспомнив об этом, Генрих мгновенно вышел из себя. — И этот глупый мальчишка ему доверял! Он доверил ему не только свою сокровищницу, но и свои планы. А сэр Роберт все это привез мне! А еще он прихватил с собой некий мешок.

— Мешок?

Генрих кивнул. Он внимательно следил за мной.

— Мешок с печатями, — пояснил он. — Каждый, кто здесь участвовал в заговорах и вел с мальчишкой переписку, запечатывал свои письма личной печатью. А мальчишка, получая письмо, срезал с него печать и хранил ее, точно залог. И теперь сэр Роберт привез мне целый мешок таких печатей. Там есть все, что угодно. Полное собрание! Благодаря этим печатям я могу установить любого, кто участвовал в заговорах против меня.

Его лицо сияло от торжества, он был доволен, как кот-крысолов, которому удалось собрать сотню крысиных хвостов.

— Ты знаешь, сколько там печатей? Догадайся! — По его тону было ясно: он уверен, что сейчас поймает меня в ловушку.

— И сколько же?

— Сотни!

— Сотни? Неужели у него сотни последователей?

— Но теперь я знаю их всех! А ты знаешь, какие имена в этом списке?

Мне не терпелось узнать это, но я прикусила язык и сказала:

— Конечно же нет. Откуда мне знать, кто ему писал? Я понятия не имею, ни сколько в этом мешке печатей, ни чьи они. Я даже не уверена, соответствует ли действительности эта коллекция. А что, если это подделки? Что, если на этих печатях имена людей, которые по-прежнему тебе верны, но когда-то давным-давно писали герцогине Маргарите? Что, если тебе умышленно подбросили этот мешок и сэр Роберт действует в интересах самозванца, желая наполнить твою душу сомнениями? Что, если твои враги задумали таким способом посеять среди нас страх?

Я заметила, что Генрих даже дыхание затаил: такой возможности он явно не учитывал.

— Но Клиффорд сам ко мне вернулся! Единственный из всех! И не только вернулся, но и привез мне свидетельства, которые драгоценнее золота!

— А что, если это фальшивое золото? Золото для дураков, которое люди могут ошибочно принять за настоящее? — не сдавалась я. Я полностью взяла себя в руки и теперь спокойно смотрела ему в лицо. — Ты, наверное, хочешь сказать, что любой из моих родственников — и женщины, и мужчины, — могут оказаться в этом списке? — «Только бы не Маргарет! — в отчаянии думала я. — Только бы не Маргарет! Господь милостив и дал ей сил и терпения не восставать против Генриха, не предпринимать отчаянных попыток по освобождению брата. Господи, пусть никто из моих родичей не окажется обманутым ложной любовью к „этому мальчишке“, пусть никому из них даже в голову не придет мысль о том, что он мой брат! Ни моей бабушке, ни моим тетки, ни моим сестрам! Господи, прошу Тебя, сделай так, чтобы моя мать никогда и никому не говорила о нем ни слова, как не рассказывала о нем и мне! И пусть никто из тех, кого я люблю, не окажется у Генриха в списке! Пусть мне больше никогда не доведется видеть близких мне людей на эшафоте!»

— Идем, — вдруг сказал Генрих.

Я послушно встала.

— Куда?

— Ко мне, — сказал он, словно это было самое обычное дело и он просто заглянул, чтобы проводить меня туда.

— Я — к тебе?

— Да.

— Зачем? — Мне вдруг показалось, что в моих покоях как-то удивительно пусто, и дверь в классную комнату детей закрыта, и фрейлины мои отосланы прочь, и вокруг стоит какая-то странная тишина. В голове вдруг мелькнула мысль: а ведь камеры, где Генрих содержит предателей, находятся всего лишь на несколько десятков ступеней ниже, как он мне только что напомнил. — Зачем? — снова спросила я.

— Ты сможешь сама увидеть Клиффорда, когда его ко мне приведут. Поскольку ты проявила такое недоверие, ты сомневаешься в виновности тех, чьи печати могут оказаться в этом мешке, и выразила сомнение в подлинности самой «коллекции», ты должна все увидеть собственными глазами.

— Но подобными делами обычно занимаешься ты сам со своими лордами, — сказала я, чуть попятившись.

Однако Генрих решительно протянул мне руку и повторил:

— На этот раз тебе лучше все увидеть собственными глазами. К тому же я не хочу, чтобы у людей возникали ненужные домыслы, если тебя там не будет.

Я покорно вложила руку в его ладонь и сразу почувствовала холод. «Уж не от страха ли руки у него такие ледяные?» — подумала я и спокойно сказала:

— Хорошо, как тебе будет угодно. — А сама стала думать, как бы мне поскорее известить об этом Мэгги. Хорошо бы кто-нибудь в приемной подошел достаточно близко ко мне, тогда я шепотом могла бы попросить передать ей, чтобы она принесла мне, скажем, шаль, потому что в комнате очень холодно. — Моим фрейлинам, должно быть, следует пойти вместе со мной?

— Некоторые из них уже там, — ответил Генрих. — Я об этом специально позаботился, ибо некоторым из них придется ответить на ряд вопросов. Право, ты будешь удивлена тем, как много там собралось людей, и все уже ждут нас. Ждут тебя.

* * *

Мы вошли в приемный зал Тауэра рука об руку, как во время торжественной процессии. Зал был весьма большой, но довольно узкий, вытянувшийся во всю длину Тауэра, и там было полутемно, поскольку свет падал лишь из двух узких окон, расположенных в противоположных концах помещения. В тот день зал был буквально забит людьми, толпившимися вдоль холодных каменных стен, чтобы остался свободным проход к тому месту, где перед горящим камином стоял стол и огромное кресло, похожее на трон, над которым висел государственный флаг. По одну сторону этого трона стояла королева-мать со своим мужем, лордом Томасом Стэнли, и его братом, сэром Уильямом Стэнли. Далее стояли мои сестры, Сесили и Анна, и моя кузина Мэгги, которая успела бросить на меня один лишь испуганный взгляд и тут же опустила долу потемневшие от тревоги глаза.